Ни солнца, ни луны

Вскоре после основания ГДР вы были арестованы. В чем вас обвинил режим?

Шпионаж, антисоветская агитация, создание контрреволюционной организации, саботаж – всё, что значится в пресловутом параграфе 58.

Как вы оказались втянуты во всё это?

Я служил в народной милиции (нем. die Volkspolizei), так называемой народной, которая в действительности управлялась как армия. Мы спрашивали себя в то время: что будет, если про­и­зойдет восстание рабочих? Что тогда потребуют от нас? Антагонизм между рабочими и СЕПГ уже становился очевидным. Мы не хотели становиться пушечным мясом, быть таким же позором, как наши отцы, деды, слышать упреки: «Вы не дали отпор!» Наше поколение выросло с нацистами, войной, с ложью и пропагандой. Мы знали всё это. И теперь всё то же самое происходило, но под другой вывеской: тайная милитаризация в отношении других. При этом для внешнего мира мы представлялись как миролюбивая нация. Нас это возмущало.

Кто эти «мы», что возмущались?

Горстка офицеров и унтер-офи­церов. Мы хотели сделать достоянием общественности то, что происходило в советской зоне оккупации. У нас были контакты с восточным бюро СДПГ в Западном Берлине и с RIAS – радио в американском секторе. Но произошла утечка информации. Один из группы рассказал о нас Штази. А из Штази мы попали к советским военным властям через 14 дней.

В свете судебного решения не казалось ли вам иногда, что ваш разум играет с вами ужасную шутку? Война закончилась, строите новое общество – а вы оказываетесь в ирреальной ситуации.

Я должен сказать вам, люди знали, что можно исчезнуть. Мой школьный друг исчез за один день. Он был депортирован без суда и следствия в концентрационный лагерь Бухенвальд, куда тогда интернировали противников режима. Мы также знали, что в Советском Союзе были лагеря, как в Третьем рейхе. Мой дед рассказывал о товарищах меньшевиках, которые там мариновались.

Сколько времени заняла «поездка» на восток?

24 марта 1952 года мы выехали из Берлина, прибыли в Воркуту 11 мая, в метель под лай собак. Снаружи вагоны выглядели как обычно, но внутри них были камеры с койками. Нас кормили хлебом и соленой рыбой, мы пили ведрами воду из паровозной колонки. Мы всё еще были в вещах, в которых нас арестовали, я – в милицейской форме. Регулярно ходили в баню, из которой выползали полумертвыми. Нас полностью побрили, делали это женщины. Я не могу об этом даже думать!

Вы что-нибудь знали о Воркуте?

Ни мне, ни другим политическим ничего не было известно. Зато уголовники, которые тоже с нами ехали, были хорошо информированы. Во временном лагере к югу от Москвы они взбунтовались, когда им стало известно, куда их везут. Полковник Айзенштейн по-русски приказал им построиться в шеренгу. Я помню его слова: «Вы едете туда, где не светят ни солнце, ни луна»! Так что это была и наша перспектива: ни солнца, ни луны. Но по крайней мере, Айзенштейн убедился, что немцы, которые были ограблены во время транспортировки, получили свои вещи обратно. Преступники были избиты.

Что вы увидели, когда прибыли на Север?

Нас отвезли на грузовике в лагерь №10. Над входом висел лозунг «Я отдам свой большой долг хорошей работой». Я подумал, что это звучит как «Труд делает тебя свободным». Майор, который нас принимал, был старым чекистом, я до сих пор вижу его перед собой. «Если вы не поторопитесь, то я покажу вам дорогу», – сказал он.

Вы что-то понимали по-русски?

Вначале не очень, но больше, чем другие. Все-таки у меня в школе было два года уроков русского.

В лагере было много немцев?

180 человек. Мы были в меньшинстве в лагере, где было 4000 заключенных. Большинство из них – западные украинцы, прибалты, поляки, многие образованные, политически мыслящие, даже министры. Нас разместили в бараках, где жило около 160 человек.

И вы работали в угольной шахте.

Она называлась Юр-Шор. Конечно, я не имел ни малейшего представления о горном деле и никогда не занимался физической работой до этого. Мне потребовался год, чтобы привыкнуть к условиям. С моими длинными ногами, как у аиста, я всё время шатался и постоянно бился головой. Нужно было выполнять норму, от которой зависел твой рацион. И тот, кто превышал норму, получал возможность почувствовать, что думают о нем другие в бригаде.

Можете вспомнить 5 марта 1953 года, когда умер Сталин?

Еще бы, такое не забывается! Это был ясный день, снег еще лежал. Возле столовой был стенд с газетами: слева «Известия», справа – «Правда». Обычно там можно было всё прочитать. А потом мы слушали новости, у нас было московское радио, вещало через громкоговорители. Там всё время играли серьезную музыку, некоторые мелодии были очень красивые, классические. Мы, немцы, чувствительны к таким вещам. И вдруг трансляция прервалась, чтобы сообщить, что великий вождь народов умер. Почти в тот же момент повсюду взвыли сирены и паровозные гудки.

Какова была реакция заключенных?

Это был триумф! Некоторые исполняли танцы радости. Произносилось слово «свинья». Люди говорили, что теперь всё будет по-другому. Теперь судьба изменится. Теперь мы покажем им. У нас внезапно снова появилась надежда.

Что было потом?

Лагерь бурлил слухами. Заключенные требовали пересмотра дел. Отношения с охранниками немного улучшились. Но в основном мало что изменилось. Переклички, цифры оставались прежними. Несколько человек были освобождены без какой-то логики, в том числе и немцы. У меня был психологический кризис – вдруг появилась уверенность, что я больше не вернусь домой, не доживу до этого дня.

В конце июня 1953 года Берия был арестован как американский агент. Мы надорвали животы от смеха – американский агент отправил нас в лагерь! Постепенно начало формироваться сопротивление. В шахте происходили акты саботажа.

Ваш лагерь был не одним таким. Как вы узнавали, что происходит в других?

Косвенно. Нашим мастером-взрывником был российский немец по фамилии Вебер. Он был сослан в Воркуту, но жил не в лагере, а в поселке у шахты. Он нам рассказал о забастовке в шахте №7, начавшейся примерно 20 июля.

А что переполнило вашу чашу терпения?

Это было, наверное, 24 или 25 июля. Мы шли с ночной смены. Выстраивались для подсчета, вдруг впереди произошла потасовка. Мы видели, как заключенных начали бить досками. Вся ночная смена отказалась возвращаться в лагерь. А вторая смена даже не вышла из лагеря. Забастовка прошла идеально. Когда мы позже вернулись в лагерь, очень дисциплинированные и без единого писка, солдаты конвоя не кричали, как обычно. Они вели себя как английские медсестры.

То, что вы не вышли на работы, начальство просто проглотило?

Через несколько дней нас посетил генеральный прокурор Руденко, главный обвинитель от СССР на Нюрнбергском процессе. Он обзывал нас преступниками, саботирующими экономику. Ему ответили, что лучше бы ему убраться из лагеря. Преступниками были они, а не мы. А так, всё было тихо. Обе стороны наблюдали друг за другом. Мы ждали правительственную делегацию из Москвы. Она прибыла 30 июля во главе с замминистра МВД Масленниковым, если я правильно помню, он обратился к нам как к гражданам и спросил, чего мы хотим. У нас были только просьбы, никаких требований.Масленников сказал, что проблема улучшений для заключенных в скором времени решится. Но речь была не об улучшениях, а о справедливости.

1 августа восстание было подавлено.

В 10 утра по лагерю, как лесной пожар, распространилась весть: «Все к воротам, они хотят нас выкурить!» За колючей проволокой в нас целились автоматчики. Нам приказали сдаться. Затем украинцы начали петь, и мы спрятались. Надзиратели пытались заставить нас выйти на работы. Потом ворота открылись, вытащили пожарный шланг, но воды в нем не оказалось. Все засмеялись. Они снова закрыли ворота, а когда открыли, один заключенный бросился их закрывать. Охранники начали стрелять. Я стоял там ошеломленный и вдруг почувствовал, что в меня попали, но куда? Позже выяснилось, что я был ранен в шею. Врач-заключенный, доктор Бондаренко из Киева, оперировал меня под местным наркозом.

Когда стало ясно, что вы вернетесь домой?

Я покинул Воркуту в группе из 50 или 60 человек. Мы не знали места назначения. Нас продержали в Кировской тюрьме пять недель. Затем отправили в Свердловск, в Новосибирск. Атмосфера становилась всё хуже и хуже, была версия, что они хотят расправиться со свидетелями бойни в лагере.Но официально этот маршрут объяснили «транспортной ошибкой», и нас снова вернули в Свердловск. Там мы встретились с немецкими военнопленными, которые были отрезаны от всего, что происходило в мире после 1945 года. Мы занимались с ними историей.Какое-то время я еще был на строительных работах. 10 июля начались переговоры о репатриации немецких военопленных и заключенных. Можно было выбрать, в какую часть Германии отправиться. Я выбрал Западную. Я сказал: «Я не вернусь в страну, где был невинно осужден». 6 октября 1955 года нас посадили в товарные вагоны.