В свои без малого 88 лет Амалия Готфридовна Гердт старается держаться бодро
Амалия Гердт родилась в 1923 году в Саратовской области. Она до мельчайших подробностей помнит обо всем, что связано с депортацией российских немцев.
— У нас была большая семья. Вместе с папиной мамой, жившей с нами, — 11 человек, — рассказывает Амалия Готфридовна. — Я мечтала быть медсестрой с раннего детства. Но после окончания 7 классов пришлось идти работать на свиноферму, чтобы помочь родителям. Однажды пришел бригадир и сказал: «Слышали новость? Всех немцев будут эвакуировать». Мы не поверили ему, но этот час настал.
Голос женщины вдруг задрожал, глаза наполнились слезами. Отчетливо, словно это было только вчера, она вновь увидела заколоченные досками окна родного дома, перепуганных детей и взрослых, сиротливо лежащие на бахчах арбузы, не дождавшиеся заботливых рук, услышала рев недоенных коров и вой собак, шум сентябрьского дождя, сопровождавшего их до вокзала, где всех погрузили в телячьи вагоны.
— В дороге многие умерли от болезней и голода. Тех, кто выжил, привезли сначала в Ачинск, потом в Перелюсский район Красноярского края, в таежную деревню Исаковку, — продолжает Амалия Готфридовна. — Папа сказал: «Я тут не останусь!» и ушел в Перелюсы. Там он получил работу, жилье, хлебные карточки на целый месяц и приехал за нами. Меня он устроил работать на рыбозавод, я тоже стала получать 200 граммов хлеба. В феврале 1942 года папу забрали в трудармию в город Киров, а в августе мы узнали, что он умер. Может, от непосильной работы и голода, а может, от переживаний за семью, ведь дома осталась жена с малыми детьми. Ему тогда было 40 лет.
Семья тоже хватила лиха, особенно когда перебрались к сестре матери. Она жила в 70 км от Перелюсов. Здесь работали в колхозе за «палочки»-трудодни, есть было нечего. Рвали траву, собирали мерзлую картошку.
— Как мы тогда выжили — одному Богу известно, — вздыхает женщина и снова плачет. — Нам ничего не платили, но заставляли выполнять самую тяжелую и грязную работу. Отправили меня как-то к одному деду чистить овчарню — навозу под самую крышу! Это и мужчине не под силу, не то что слабой девчонке. Ноги вязнут в навозной жиже, глаза слезятся, задыхаюсь от вони, а он сидит, посмеивается и с издевкой приговаривает: «Гут, гут!». Много горя и унижений было, обо всем не расскажешь, да и тяжело говорить.
В 1949 году Амалия вышла замуж, родила трех дочерей. А спустя семь лет немцев сняли с комендантского надзора, жизнь постепенно наладилась. Семья перебралась сначала в Алтайский край, потом в Казахстан. Там Гердт работала до самой пенсии. Ее портрет, где бы она ни трудилась, постоянно помещали на Доску почета. А ее девичью мечту осуществили старшая дочь и две внучки, получившие образование и ставшие медработниками.
— Сейчас я живу с дочерью Лидой в селе Кожевниково Томской области, — подводит итог своему рассказу Амалия Готфридовна. — Все, кроме здоровья, у меня есть. Но как вспомню, что пришлось пережить в те годы, плачу от обиды и боли. Такое ни забыть, ни понять, ни простить невозможно.
