В самолет к далеким берегам: сборник «Любовь во время карантина»
Начнем с неожиданного: как хорошо, что есть такие немецкие писатели, которых не надо переводить – пишут лучше тебя самого. Константин Кропоткин, начавший печататься еще в Москве середины 2000-х и после этого не раз издававшийся в Германии, вновь на русском – в пандемийной хрестоматии издательства «Popcorn books». Он давно и прочно вжился в распутный Берлин и деловой Франкфурт и теперь, как хамелеон, ловко демонстрирует их экзотическую расцветку на своем русском теле, заставляя задуматься, где наш родной язык, а где приобретенный. В этом сезоне в Германии моден принт гендерной нейтральности, который Константин Кропоткин накатывает на балахон древнерусской тоски: как всегда, с таким ощущением, будто писал про меня, тебя, себя, про всех нас сразу. Подведение черты под переживаниями локдауна – лучшее занятие в дороге, а короткая проза хороша тем, что можно брать сразу везде – и в рейс, и на пляж, и на пикник в ближайшем сквере.
Цитата: «После кофе я просыпаюсь, но как будто сплю. Я живу, хотя кажется, что сплю. Сплю ли я во сне? Или только там и не сплю?
Я чищу зубы, я приглаживаю перед зеркалом волосы, которым не помешала бы парикмахерская рука, я беру с полки костяной ободок, старушечий, приобретенный еще в лучшие времена у хулиганов в Испании, — распрямленные, оттянутые ото лба, мои желтые волосы открывают лицо, которое кажется нарисованным одним только карандашом, безо всякой краски.
Мне не нужна краска. Незачем, то есть некуда. Само лицо стало маской — давно ли оно стало таким?»
В поход с друзьями: «Опросник» Макса Фриша
Давно ли вы играли в «Я никогда не…»? Так вот, у издательства libra есть игра поувлекательнее: вопросы самому себе (и другим), которыми на протяжении жизни задавался известнейший швейцарский писатель послевоенного поколения. Четырнадцать листов по 25 вопросов: ничего не весит, зато предоставляет массу пищи для размышлений и бурных дискуссий ночами вокруг костра. Позволяет познакомиться с незнакомцами, вскрыть двойное дно старых товарищей и обрести самого себя, глядя в вечность. Первое издание расхватали, как горячие пирожки, – не пропустите второе.
Цитата: «Если вы встретите человека в одних плавках, не зная ничего об обстоятельствах его жизни, по каким признакам в разговоре (не про деньги) вы узнаете богатого человека?»
На дачу считать звезды: «Река без берегов» Ханса Хенни Янна
Темные августовские ночи вызывают желание скрыться от мира, запоем уйти в открытие забытых классиков и перепроверку проверенных истин. Моя преподавательница по театру, например, каждый август уезжала на дачу и перечитывала «Мастера и Маргариту», из года в год. Но квартирный вопрос уже и так довел запертых дома москвичей, а ход мысли изобретателей новых защитных мер чем дальше, тем больше напоминает курс корабля дураков в бушующем море.
Корабль – классический образ немецкого большого стиля, воскресающий в середине ХХ века под пером модерниста Ханса Хенни Янна. Его герой прячется на борту отплывающего судна, чтобы быть рядом со своей невестой; корабль терпит бедствие, и, потеряв любимую, он остается в живых, однако лишается цели и смысла; спустя почти тридцать лет, мысленно блуждая по сновидческой Латинской Америке, сновидческой Африке и реальному норвежскому захолустью, он подводит итог собственной жизни и погибает; наконец, в только что вышедшем «Эпилоге» его убийца встречается с его внебрачным сыном. Магнум опус общим объемом 3000 страниц: погрузить на тележку, дотащить от электрички до разогретого и щелистого деревянного дома, усесться в кресло-качалку – и не выходить до первого сентября.
Цитата: «Как будто он вынырнул из тумана, внезапно стал видимым красивый корабль. С широкой желто-коричневой, расчерченной черными дегтярными швами носовой частью и ненарушимым порядком трех мачт, с выступающими реями, косой штриховкой вантов и такелажа. Багряные паруса были свернуты и привязаны к рангоутным деревьям. Два маленьких буксира, пришвартованных к кораблю сзади и спереди, подвели его к причальной стенке.
А у причала уже ждали три компетентных господина, умеющих точно выразить суть дела».
По родным городам и весям: «Четыре поэта: Рильке, Клодель, Элиот, Целан» Ольги Седаковой
Меньше всего времени и поводов у человека на открытие того, что непосредственно рядом с ним. То же касается и языка. Как невероятно точно замечает поэтесса и переводчик Ольга Седакова, у нас принято переводить не на русский и – в случае поэзии – не на поэтический, а на переводческий. Немцы Рильке и Целан, наравне со своими заграничными братьями по перу, – лишь повод к обретению родного языка в отрыве от чужеземного, как мы сейчас оторваны от мира и обречены обретать себя.
Каждая рецензия на этот авторский сборник твердит об одном: что под обложкой не четыре поэта, а пять, и главный голос среди них – сама переводчица. В подавляющем большинстве случаев, если вы слышите в переводе переводчика, это плохо. Но только не в этом.
Пауль Целан «Вечер с цирком и крепостью» (отрывок):
«В Бресте, где пламя вертелось
и на тигров глазел балаган,
я слышал, как пела ты, бренность,
я видел тебя, Мандельштам.
Небо над рейдом висело,
чайка спустилась на кран.
Надежное, бренное пело,
Канонерка звалась Баобаб.
Трехцветному флагу с поклоном
я по-русски сказал: прощай!
Погибшее было спасенным
и сердце – как крепость, как рай.
Никуда не еду, остаюсь в Москве: «Московский дневник» Вальтера Беньямина
Переиздание одной из ранних культовых книг «Ад Маргинема» облегчит выживание в городском пекле – как климатически (речь о зиме 1926–1927 года), так и интеллектуально: Вальтер Беньямин (1892–1940) – один из эталонов философской мысли довоенной Европы. Что бы его ни окружало – пирожные в кондитерской, нечищенные тротуары, фотокарточки, зигзаги и арки городских пространств, книги или кино, – он во всем видит продукт времени, технического прогресса, умонастроений. Культурная антропология ранней советской действительности убедительно доказывает, что за сто лет немногое изменилось.
Цитата: «Кое-что об облике Москвы. В первые дни я почти полностью поглощен трудностями привыкания к ходьбе по совершенно обледеневшим улицам. Мне приходится так пристально смотреть под ноги, что я мало могу смотреть по сторонам. Дело пошло лучше, когда Ася вчера к вечеру купила мне калоши».
Татьяна Зборовская
