Когда ком в горле говорит больше, чем слова

В годы войны тяжело было всем, зачем же писать о депортации советских немцев и их нелегкой судьбе? Рассуждения в таком духе ведут некоторые журналисты и чиновники. О важности обращения к теме репрессий в интервью «МНГ» говорит руководитель Образовательного центра Музея истории ГУЛАГа в Москве Константин Андреев.

Константин Андреев и председатель Немецкого молодежного объединения Нелли Артес в Воркуте / Евгений Махляйдт


Вы сейчас на Соловках, в июле были на Сахалине и в Воркуте. Не самые летние направления. Как часто обычные люди ездят в те места, куда в царские и советские годы ссылали?

Конечно, ни Воркута, ни Сахалин не являются летними направлениями. Но летом туда легче всего попасть. Это сложные регионы в плане отпечатка памяти. Сахалин – это прежде всего каторжная дореволюционная Россия. Соловецкий лагерь особого назначения – это репрессии 1920–1930-х годов. В Воркуте размещался один из крупнейших лагерей ГУЛАГа, здесь было много немцев-трудармейцев.

Хотелось бы, чтобы в таких регионах были глубокие, сценарно-разработанные маршруты, связанные со сложной темой репрессий и позволяющие деликатно войти в нее. К сожалению, они существуют не везде. Даже здесь, на Соловках, где эта тема превалирует, волонтеры, работающие при музее-заповеднике, только в этом сезоне поставили указатели и таблички в местах захоронений погибших в лагере. Ребята, которые ведут экскурсии, говорят, что тема ГУЛАГа – не самая востребованная среди паломников и гостей Соловецких островов. И все же экскурсоводы стараются о ней говорить. Эта тема во многом ложится на плечи конкретных людей, выбирающих ее для обозначения ценностей и смыслов, которые раскрывает в себе эта территория.

Туры в места ссылок способствовали бы сохранению памяти о репрессиях, но маловероятно, что они появятся. Какие форматы сегодня наиболее эффективны?

Наиболее востребованы публичные форматы разговора о памяти – public history, все то, что выливается в Сеть. Это аудиогиды, сайты, паблики, которые эту тему поднимают. Это иммерсивные, нестандартные спектакли, которые могут разыгрываться в пространствах. Как правило, эти форматы облюбовали большие города. Думаю, через некоторое время люди, которые занимаются темой репрессий, придут к этим форматам.

Постепенно уходит поколение тех, кто пережил депортацию, трудармию и мог бы поделиться воспоминаниями. Насколько это критично для сохранения памяти о репрессиях?

Не надо испытывать иллюзий, думая, что память будет жива, как была жива она в 1980–1990- х годах. Сегодня, еще заставая последних очевидцев, мы можем общаться с ними и быть тем поколением, которое расскажет следующему, что у нас в семье, в стране был такой опыт. Мы в музее в первую очередь всем советуем записывать воспоминания, фиксировать слова, эмоции. Часто важны не написанные тексты, а те чувства, которые в них вложены. Ком в горле у дедушки, когда он рассказывает, даже паузы, когда он выбирает слова, чтобы не сказать чего-то лишнего, – вот это очень ценно.

Помимо записей, важна и ответственность, взятая каждым из нас за сохранение семейной истории, потому что если мы не будем говорить об этом, не будем показывать следующему поколению фотоальбомы, то эта память будет уже черствой. А если эту травму переживаний передавать, говоря об испытаниях, которые выпали на долю наших предков, то память будет сохраняться, хотя бы в трансформированном виде.

Сейчас, помимо того, что уходит поколение репрессированных, меняется и отношение к теме репрессий в обществе. О ней говорят как о негероической, позорной странице, которая мешает гордиться страной. Как быть тем, для кого тема репрессий остается cоставляющей их культуры памяти, например, российским немцам?

Меняется тема памяти, меняется и отношение к разным историческим событиям. Недавно вышла книга Николая Эппле «Неудобное прошлое» о способах его проработки в разных странах. И видно, что иногда замалчивание преступлений государства – это тоже выход из ситуации. На самом деле нет правильного или неправильного пути проработки травмы. Надо искать его. Каждый из нас в ответе за ближайший круг тех, кто не знает о «неудобном прошлом».

Мы в Музее истории ГУЛАГа говорим: не стыдно не знать, но стыдно не рассказать тем, кто не знает, что было в те годы – о депортации, ссылках, лагерях, расстрелах. Разговор должен вестись рационально, с отсылкой к документам и с позиции уважения к другому мнению. Очень часто люди, которые заявляют о своей патриотической позиции, забывают, что проработка травм – это тоже патриотическая повестка, это возможность восприятия своей страны с ее болями, страданиями, травмами. Если травмы не прорабатывать, то рано или поздно они дадут о себе знать в виде хромоты, слепоты, агрессии. Здесь важно на своем уровне, на уровне семьи, сообщества работать с этой темой. Может, мы не способны изменить общую повестку среди пафосно настроенных по отношению к советскому времени людей, но среди своих мы это сделать можем. И тогда, когда пространство коммуникации наполнится элементами памяти – личными историями, документами, повестка изменится.

Недавний скандал с детской книгой «Полынная елка» показал, что возможны разговоры журналистов в таком ключе: зачем писать о страданиях немецких детей, если в годы войны всей стране пришлось тяжело. Как вести диалог на эту тему с теми, кто не понимает, что российские немцы были принудительно выселены из своих домов и отправлены в отдаленные районы страны, что жили с клеймом шпионов более 20 лет, что все трудоспособное немецкое население оказалось в лагерях?

Мы в Музее истории ГУЛАГа часто сталкиваемся с похожей интонацией. Тем не менее важно продолжать говорить о том, что были в годы войны категории людей, которые пострадали из-за того, что они относились, допустим, к немцам, калмыкам или чеченцам. Не поняв этого, мы не проработаем всю сложность войны.

У нас в стране мало кто знает, что такое трудармия. Многие путают российских немцев с военнопленными. И даже люди, носящие немецкую фамилию, не всегда знают, что такое немецкая идентичность. Но говорить нужно в контексте, не умаляя достоинств и травмы других проявлений этого времени. Выявление как можно большего количества личных историй способствует проработке темы войны, осознанию ее как драматичного, тяжелого времени, безусловно, героического. Прорабатывая, ставя себя в эти рамки, размышляя над тем, как бы ты сам поступил, ты вырабатываешь принципы поведения, которые важны в наше время.

В Музее истории ГУЛА Га 28 августа пройдет День памяти и скорби российских немцев. Это мероприятие для своих? Есть люди со стороны, которые интересуются этой темой? Это нормально, что это дата только для узкого уже круга людей в России?

Мы стремимся к тому, чтобы в дни годовщины депортации разных народов, будь то российские немцы, ингуши, чеченцы, калмыки, к нам в музей приходили представители этих народов, общались на эту тему. Мы широко анонсируем мероприятие. Регистрация идет на нашем сайте. Она открыта для всех желающих. В этот раз мы вспомним о 80-й годовщине мобилизации немцев в трудовую армию, расскажем про экспедицию «Воркута-2022», которую мы провели совместно с Немецким молодежным объединением (НМО). Это будет рассказ о том, что сегодня делается для того, чтобы память о депортации хранилась и передавалась следующим поколениям.

Напоследок о такой ситуации. В прошлом году 28 августа я был на проекте НМО в Саратовской области. В тот день мы собирались в кафе в Энгельсе. Девушки пришли в национальных костюмах. Барменша стала их расспрашивать. А они  – объяснять. «Немцы? А что же они тут делали?!» – искренне удивилась сотрудница кафе. В городе, который был столицей Республики немцев Поволжья. Этот вопрос заставляет задуматься. Надо общаться, рассказывать о своей истории более широкой аудитории.

Беседовала Ольга Силантьева

Tolles Diktat 2024
 
Подписаться на Московскую немецкую газету

    e-mail (обязательно)