Кирилл Левинсон в Эльмсхаузене, на родине предков / Из личного архива
Чтобы понять, что такое труд переводчика, достаточно фразы одного из лауреатов, Кирилла Левинсона, переводчика «Словаря основных исторических понятий»: «Я начал переводить книгу, когда моя жена была беременна, а презентация состоялась, когда мой сын пошел в школу».
Сын переводчика успел бы даже окончить университет, если бы вышедшее в Германии в 1972–1997 годах восьмитомное издание исторического словаря объемом около 9000 страниц решили перевести на русский целиком. Но в России пока выпустили двухтомник, в который вошли перевод введения и девяти статей словаря из 122-х. Это совместный проект Studia europaea Германского исторического института в Москве и издательства «Новое литературное обозрение».
Кирилл Левинсон, ведущий научный сотрудник Института гуманитарных историко-теоретических исследований имени А.В. Полетаева при НИУ «Высшая школа экономики», переводом занимается более 15 лет. Начал в середине 90-х для заработка: за переводы платили больше, чем за научную работу.
Немецкий язык Левинсон учил на истфаке МГУ как иностранный, хотя он в какой-то мере его родной. Его предки – выходцы из Эльмсхаузена, что недалеко от Дармштадта. По приглашению Екатерины II они прибыли в Россию и были направлены в колонию Гиршенгоф в Лифляндии. «Их потомок, мой прапрадед Юлиус Фридрих Шмидт, женился на латышке и уехал в Могилев, где родился мой прадед Отто Юльевич Шмидт, знаменитый ученый и полярник, – рассказывает Кирилл Левинсон. – В семье говорили на немецком, латышском и русском. Со временем русский вытеснил остальные языки. Свой юношеский дневник и первую студенческую работу в Киевском университете прадед еще писал по-немецки, но потом, после революции и особенно после войны, всегда подчеркивал, что его основной язык русский и он ощущает себя русским».
По другой линии прабабушка Левинсона – художница Элинор (Элли Ивановна) Вульф, урожденная Вельберг, дочь коммерсанта, приехавшего в Москву в 1860-х годах из княжества Шварцбург-Зондерсхаузен.
«После революции часть семьи вернулась в Германию, – продолжает Кирилл. – Связи прервались. Бабушка вспоминала, что в доме говорили только по-русски. Но в 1941 году соседка написала донос, что якобы «Э.В. ждала немцев», и моя прабабушка провела 8 лет в Карлаге и потом еще 6 лет жила в Караганде, прежде чем смогла вернуться в Москву. Ни о дальнейшей работе художницей, ни о немецкой идентичности уже не было и речи».
И вот потомок российских немцев, не сохранивших язык, награждается за перевод с немецкого сложнейшего словаря. В предисловии Кирилл Левинсон честно написал: «Порой мне кажется, что в каком-то смысле полный и адекватный перевод такого текста вообще невозможен». Приведем лишь один пример: в немецком языке различают «историю» как былое (Geschichte) и «истории» как знания о былом (Historie). В словаре этим понятиям посвящены 200 страниц. «Что делать, когда автор проводит различие между прилагательными geschichtlich и historisch, – написал Левинсон, – подобная пара отсутствует в других языках, в том числе и в русском. Переводить «исторический» и «исторический»? Переводчик то и дело оказывается перед необходимостью либо изобретать неологизмы, либо оставлять часть текста непереведенной, сохраняя немецкие слова и даже словосочетания».
Наверняка со сложностями в работе сталкивались и два других лауреата премии – Владислава Агафонова, которая перевела мемуары Ильмы Ракузы «Мера моря. Пассажи памяти» («Алетейя», Санкт-Петербург), и Александра Горбова, переводчица романа Вольфганга Херрндорфа «Гуд бай, Берлин!» («Самокат», Москва). Но должен ли переводчик признаваться, что ему было тяжело? «Наверное, это своего рода малодушная просьба не бить ногами за какие-то места в книге, которые я не смог перевести лучше», – признается Кирилл Левинсон.
