
Народы России и многих зарубежных стран восхищались гениальностью Бориса Викторовича, его простотой и скромностью. Особое уважение и гордость он снискал у российских немцев.
Имя его долгое время оставалось в секрете, но и после снятия секретности, несмотря на все звания и награды, он не мог рассчитывать на то, что его когда-нибудь поставят в один ряд с Королевым и Келдышем. Просто он был российским немцем и никогда не скрывал своего национального происхождения.
К сожалению, дискриминацию Раушенбах ощущал до конца своей жизни. В день своего 85-летия он писал: «На одной неделе сошлись два юбилея – мой и Зельдина, прекрасного актера и не последнего в стране академика. Его награждают, мне присылают телеграмму. Фамилия, что ли, моя до сих пор вызывает подозрение?»
В последние годы жизни Борис Викторович часто по моему приглашению приезжал на встречи со слушателями Образовательно-информационного центра российских немцев в Мамонтовке (Владимир Ауман руководил им в 1995–2003 годах. – Ред.). «Ты создал здесь маленькую немецкую колонию в России или что-то подобное одной из земель Германии. Мне здесь хорошо. Я в своей среде», – сказал он мне в одну из последних встреч. Несмотря на болезнь, если удавалось уйти от чуткого ока Веры Михайловны (супруга Бориса Раушенбаха. – Ред.) мы с ним «втихаря» опрокидывали по кружке пива. После его смерти в Мамонтовку с рассказами о Борисе Викторовиче продолжала приезжать Вера Михайловна.
20 лет прошло, как Бориса Викторовича нет с нами. Он бы мог жить дольше, если бы не ошибка, не небрежность врачей. Он мог бы продолжать дарить людям значимые мысли, высокие нормы человеческого бытия. Но его нет. И великое счастье, что он был.