Вашу работу высоко оценили зарубежные ученые. Серьезных исследований, затрагивающих тему ленинградских немцев, раньше не было, не так ли?
Тема войны вообще не очень популярна среди ученых – она трудная. Во-первых, нужно работать с тяжелыми фактами. Во-вторых, с людьми, судьба которых сложилась очень непросто. Тут же хочется дать какие-то свои оценки, но этого нельзя делать, пока не узнаешь всю историю конкретного человека.
В исторической науке все развивается постепенно. Некоторые темы сразу становятся интересными и престижными. Например, XIX век или церковные темы. А история ленинградских немцев советского периода все время была в стороне. Дореволюционными переселенцами еще занимались – есть серьезные исследователи в этой сфере, например Елена Бахмутская. Но не было серьезных попыток изучить период блокады. Да и объектом моего научного интереса он стал далеко не сразу. Раньше я занималась вопросами образования немцев всей Российской империи и поначалу чувствовала себя немного чужой в этой, гораздо более узкой сфере.
Как все начиналось?
Я начала сотрудничать с Русско-немецким центром, и первым проектом, который мы подготовили совместно, была выставка, посвященная истории Стрельнинской немецкой колонии под Санкт-Петербургом. Тогда мне пришла в голову мысль, что эта тема почти не исследована. До 1917 года мы что-то знаем, до 1941-го можем приблизительно что-то рассказать, а в военный период начинаем строить догадки. Пока мы готовили первую выставку, я общалась с потомками тех, кто когда-то проживал в колонии под Стрельной. Тогда у меня еще не было серьезной идеи написать книгу. Следующим этапом стала небольшая выставка, приуроченная к 70-летию депортации ленинградских немцев. Мы думали, что будет достаточно небольшой брошюры к стендам, но неожиданно получилась целая книга.
Сколько времени ушло на ее подготовку?
На всю работу, начиная с первого имени и заканчивая выпуском книги, нам понадобилось примерно два года. Без доступных источников работа бы, несомненно, затянулась, поскольку мне как исследователю попасть в архив МВД или ФСБ для работы с делами пострадавших крайне сложно.
Нужно было использовать уже наработанные материалы и привлекать новых исследователей. Наши первые контакты мы завязали среди посетителей Русско-немецкого центра встреч. Потом информация о подготовке книги стала передаваться по принципу сарафанного радио, и до сих пор я получаю письма, не совсем понимая, как эти люди вышли на меня.
Мне очень помогли участники интернет-сообщества «Первые петербургские колонии». Сегодня многие занимаются изучением собственной родословной, ходят в архивы, что-то читают, всерьез интересуются историей своей семьи. Исходя из найденной информации, книгу решили сделать трехчастной: в первой главе мы даем историческое описание периода, во второй приводим архивные документы, а в третьей, самой объемной главе – списки пострадавших. Каждое имя сопровождается небольшой справкой, основанной на информации из архивов и сведениях от родственников погибших – где родился, кем работал, в каком году был арестован, куда был депортирован, как складывалась его судьба после переселения. Всего мы упоминаем около 4000 имен.
Как вы отреагировали, когда вам сообщили о присуждении премии?
На эту премию мою кандидатуру Русско-немецкий центр встреч при Петрикирхе выдвигал дважды. Первым поводом была выставка о Стрельне, но тогда на нее не обратили внимания. В этот раз я тоже не рассчитывала на что-то грандиозное. Ну, отказали в прошлый раз, а чем мы сейчас лучше? Потом позвонил сотрудник Немецкого форума восточноевропейской культуры доктор Харер и сказал, что меня выбрали. Первый его вопрос сбил меня с толку: «Вы можете принять эту премию?» Я сказала: «Конечно, могу». С тех пор как Перельман отказался от премии по математике, наверное, в Европе думают: «Ну, в России все такие».
Вы – первый исследователь из России, которому присудили эту премию. А насколько тема российских немцев популярна среди исследователей в Германии
Там эта тема все еще актуальна, хотя в последнее время в Германии заметен спад интереса к ней. Там этим вопросом начали заниматься гораздо раньше. К истории немцев обратились интеллигенция, ученые, которые одними из первых эмигрировали из Советского Союза. Уже в конце 40-х на эту тему писали диссертации. В целом зарубежные ученые внесли очень большой вклад в историю российских немцев. А у нас до конца 80-х годов любое обсуждение было под запретом. Но то, что сделали за последние годы отечественные исследователи, тоже, стоит признать, – титанический труд.
Беседовала Ирина Штрейс