В 2016-м немцы из Усинска установили в Нялте поклонный крест, который символизирует судьбы депортированных / Алекс Кюн
Алекс Кюн
Сегодня о том, что в Нялте жили люди, напоминают только бугры и длинные ямы – их порядка 30. Ямы – это остатки обвалившихся землянок. Вдоль расположенного там косогора есть еще множество маленьких ям-землянок. Все поросло травой, ягелем, кустарником и деревьями. Чуть в стороне – безымянные могилы, кресты на которых уже сгнили. Многие захоронения с трудом можно обнаружить. Сохранилась одна огороженная могилка с деревянным крестом. Ее привели в порядок приезжавшие много лет назад в Нялту двое мужчин. Об этом рассказывают жители поселка Мутный Материк – Нялта расположена в пяти километрах от него. Имен их никто не помнит, но осталась фотография, запечатлевшая их лица.
Старожилы Мутного вспоминают, что первую партию немцев-спецпоселенцев доставили в Нялту в октябре 1942 года. «С баржи высадили более ста человек, среди них были дети, пожилые. На улице уже было холодно, лежал снег, а люди легко одеты: в пиджаках, ботинках, с небольшими деревянными чемоданчиками в руках, – рассказывает Григорий Терентьев. – Это были спецпереселенцы из Поволжья, Ульяновской области. Конвой выдал им лопаты, и они стали рыть землянки. Так вот и началась жизнь в Нялте. Немцы, как и местное население, валили лес и сплавляли его по Печоре к Нарьян-Мару. Для спецпереселенцев были установлены жесткие нормы выработки. Не выполнишь норму – не получишь паек. Он составлял для работающих 700 граммов хлеба в день; иждивенцам и детям давали соответственно по 400 и 200 граммов…».
В сборнике документов «Спецпоселки в Коми области» 1997 года издания Нялта упоминается в общей статистике как спецпоселок спецкомендатуры «Белый-Ю» Усть-Усинского района. После войны поселение было расформировано, выживших немцев куда-то увезли. Остались лишь могилы.
Ухаживают за ними в наши дни активисты из Немецкой национально-культурной автономии «Эдельвейс-Усинск». Впервые они побывали в Нялте в 2014-м, и с тех пор каждый год стараются приехать сюда в ходе своих этнографических экспедиций. Как-то встретились с жителями Мутного, которые охотно поделились воспоминаниями. Кто-то принес сохранившуюся в семье немецкую кружку, другой показал выменянную на еду у немецкой женщины добротную юбку.
По рассказам родных жители Мутного знают, в каких условиях в Нялте жили переселенцы. Говорят, умирали почти каждый день по одному–два человека. Высланным разрешалось на некоторое время покидать поселение, поэтому те, кто еще мог ходить, бывали в Мутном Материке. Чтобы как-то выжить, они вначале обменивали одежду на еду, а затем, когда у них уже почти ничего не осталось, ходили по домам и просили милостыню. Местные делились со спецпереселенцами чем могли – старой одеждой, ватниками, картофелем…
Бок о бок со спецпереселенцами работала жительница села Федосья Чупрова, ныне покойная. Жила она в Нялте, с напарницей-односельчанкой таскала бревна, сплавляла плоты до Нарьян-Мара. Рассказывала, как одна немка пришла к ним в барак на лесоделянку, попросила что-нибудь из еды для своих детей. Дали ей тарелку супа из ревеня с небольшим количеством крупы. Однако немка донести еду до своей землянки не смогла: упала по дороге и умерла от истощения. После чего ее малышей отправили в детдом. И таких случаев, по воспоминаниям Чупровой, было много. Причем от голода умирали не только приезжие, но и местные.
«Очень хорошие люди были, безвинные страдальцы, – вспоминает одна из старейших жительниц Мутного Материка Анфия Артеева. – Поделишься, бывало, с ними куском хлеба или картошкой, так они в ответ и благодарность только плакали. Хоть и не понимали мы их язык, но душой чувствовали их горе. Никакой вражды, неприязни к ним не было. Они ведь страдали только за то, что имели немецкую национальность. Переселенцы были так голодны, что некоторые собирали картофельные очистки и даже ботву в кучах мусора. А потом, наевшись всего этого, корчились от боли…»
Участники этноэкспедиций установили поклонный крест, очистили территорию кладбища, облагородили три могилки. Вместе со священником освятили это скорбное место. Благодаря воспоминаниям местных жителей, а также с помощью социальных сетей установили несколько имен, но, к сожалению, без фамилий.
Помнят тут о Маргарите, Эльзе и третьей фрау, чье имя не сохранилось в памяти. Были они нянями. Чтобы как-то выжить, так как на лесоповале работать из-за возраста не было сил, эти три женщины осели в Мутном. Из милосердия их взяли три семьи, полноправными членами которых они стали. Все тихие, спокойные, очень трудолюбивые, добрые. Эльза и Маргарита дружили, часто встречались и обычно говорили друг с другом на немецком языке. О чем шла речь, никто не понимал, но самым частым словом было «Майн готт, майн готт» (нем. Боже мой). Маргарита очень красиво вязала крючком салфетки, бахрому к кроватям, скатерти, учила местных девчонок этому ремеслу. Эльза не любила белые ночи, летом спала, всегда укрываясь одеялом с головой. Как родного внука воспитывала Колю, сына председателя сельсовета в Мутном Февронии Артеевой. Коля любил прихвастнуть перед мальчишками: «Ком, ком цу мир» (нем. Иди, иди, иди ко мне). Дескать, вот я знаю, а вы нет. Изображал из себя иностранца. Говорят, нашлись потом ее родные и увезли куда-то.
Немки-переселенки были в Мутном нянями / Из архива Нялты
Третья немка приехала в Мутный в 1951 году после смерти мужа. Была потерянная, убитая горем, выглядела такой одинокой и несчастной, что Нине Артеевой стало жалко ее, и она взяла к себе жить. В то время у нее были уже дети Шурик (4 года) и Валя (2 года). Немка стала для них няней, очень полюбила их и ласково почему-то называла Шурика – Шураля, а Валю – Хохлушкой. Однажды приехал из Пажги отец Нины, чтобы перезимовать и поохотиться в тех краях. Хотя в доме жили молодые мужчины, фрау заявила, что с пожилым мужчиной в одном доме она жить не будет. Как ни уговаривали все ее остаться, она отказалась и уехала жить в Усть-Усу. Она так полюбилась Артеевым, что они еще долгое время переписывались, а один раз, в 1955-м, даже навестить ее ездили. Но потом нашлась ее сестра и фрау переехала жить к ней (то ли в Кемерово, то ли в Барнаул). Но и оттуда она присылала письма с благодарностью. Она писала, что если бы не их семья, то она бы не выжила, погибла в это тяжелое для нее время. И была благодарна за их милосердие. К сожалению, письма не сохранились. Дальнейшая судьба этой женщины неизвестна.
В Мутном Материке сейчас, пожалуй, остался единственный очевидец тех событий – бабушка Марьямна Хозяинова. В каждый свой приезд усинцы встречаются с ней, слушают ее воспоминания. Во время войны она работала санитаркой в больнице. Видела много боли, смерти, горя. Были на ее счету и больные с Нялты. По ее воспоминаниям восемь человек с Нялты лежали только во время эпидемии тифа. Она приносила из дома для них вареную или печеную картошку, молоко. Те, что помоложе были, выкарабкивались, возвращались снова валить лес. А пожилых людей с Нялты, кто уже сильно болел, даже и не привозили.
Одного больного звали Вальтер (не знает, имя это или фамилия). Измученный и ослабленный организм Вальтера не справился с болезнью, и он умер, предположительно 7 декабря, может раньше. Тело немца пролежало в больнице неделю, всё ждали, надеялись, может, кто приедет и увезет в Нялту. Но, видимо, похоронить его было некому. Стали возмущаться местные жители, особенно Давыд Артеев, мужик суровый, но справедливый: «Что мы, нелюди какие, над покойником издеваемся? Мы же православные все-таки».
Вальтера похоронили, завернув в больничную простынь: вся его одежда была сожжена. Положили в одну могилу с братьями Семеном и Тимофеем Артеевыми, они по трагичной случайности умерли 14 декабря 1945 года. А за казенную простынь сильно попало санитаркам – Марьямне Хозяиновой и Екатерине Чупровой. Все ругали: «Как они посмели разбазарить казенную простыню? Да кому? Врагу народа!»
«Да простыня-то и не новая была, но чистая. Готова была уже купить взамен, но в магазинах нечего было купить, полки пустые, – рассказывая это, бабушка всегда смахивает с лица слезу. – Чупров Егор Александрович, фронтовик, работал завхозом в больнице, на лошади довез Вальтера до кладбища, вот всех троих рядом и положили».
Летом 2018 года на месте этого захоронения появилась табличка с надписью об увековечивании памяти немца-спецпереселенца Вальтера.
Марьямне Семеновне уже больше 90 лет, но память отличная. Хорошо помнит больную девочку-немку, которая перед смертью все просила яблоки. «Откуда на севере яблоки? Мы сами их в глаза-то не видели», – рассказывает бабушка. – Носила им всем и той девочке молоко и запеченную картошку. «Это не яблоко», – все плакала девочка… К сожалению, она умерла. Мать увезла ее на Нялту и похоронила там».
Была в Нялте даже школа для немецких детей. В трудовой книжке Анны Чупровой, учительницы Мутного с большим трудовым стажем, есть запись, что она назначена заведующей начальной школой в Нялте с января по сентябрь 1946 года. Тогда же учительницей немецкого работала, видимо, спецпоселенка Герта Юлиусовна Эзопова.
Усинцы теперь ищут родственников или потомков жителей Нялты. У тех теперь есть возможность прийти и поклониться памяти и уважения своих родных или близких. Общественная организация продолжает поисковые работы по восстановлению имен немцев-спецпереселенцев памятного места «Нялта».
Terra incognita
По мнению историка Аркадия Германа, речь в статье может идти о практически неизученной проблеме: депортация городских немцев. К 1941 году немцы проживали не только в АССР НП, Саратовской и Сталинградской областях, но маленькими островками и в других областях европейской части СССР. Прежде всего, это были городские немцы. Их выселяли не только в 1941-м, но и в течение 1942 года по мере «обнаружения». Вполне могли собрать вместе все немецкие семьи из городов Ульяновской области и отправить на Север (ближе и дешевле, чем в Сибирь).
