Когда в досужих разговорах благополучных жителей Германии всплывает тема беженцев, то говорят обычно – и зачастую в негативном контексте – о молодых мужчинах без семьи, пересекших Средиземное море на надувных лодках и утлых суденышках, чтобы оказаться в Европе. С 2015 года и знаменитого «мы справимся» федерального канцлера Ангелы Меркель прошло всего несколько лет, а политический климат в стране успел круто измениться / Erik Marquardt
Так получилось, что я почти два года провела в школьных стенах бок о бок с мальчиками из лагеря первоначального размещения беженцев (девочек было в наших классах в десятки раз меньше, но все же они попадались). Лагеря первоначального размещения рассеяны по всей Германии. Беженцы из определенных стран попадают в лагерь по территориальному признаку. В нашем находились выходцы из нескольких африканских стран и Турции.
Я ежедневно обучала их немецкому языку. Мы учили слова и долбили грамматику, играли и ходили на экскурсии, делились йогуртом или фруктами на перемене, вместе смеялись и слушали любимую музыку. Удивительно ли, что я вижу их совсем иначе, чем в скандальных и предвзятых сообщениях прессы: как детей, лишенных детства. Еще очень молодых людей, травмированных не только ситуацией на родине и смертельно опасным путешествием в Европу через Сахару и Средиземное море, но и теми условиями, в которых они вынуждены жить и учиться.
Проект, в рамках которого беженцы из лагеря первоначального размещения обучаются немецкому языку в стенах близлежащего профессионального училища, финансируется государством. К нам попадали молодые люди, не достигшие возраста 22 лет, потому что по немецкому закону у них есть право на получение образования. В то же время нам, преподавателям, частенько приходилось задумываться: а для чего, собственно, их обучают? Сказать, чтобы при этом все делалось для успешной интеграции, нельзя: живут они в лагере в комнате на восемь человек (месяцами, а иногда и годами), приходят в школу невыспавшимися после бессонной ночи, и возможности заниматься после школы у них практически нет. Зачастую ночью к ним наведывается полиция.
Большинство ребят прибыло в Германию через Италию. По закону, они должны туда и вернуться: согласно действующим ныне Дублинским соглашениям первая европейская страна, в которой оказался мигрант, отвечает за рассмотрение запроса о предоставлении убежища. Вот и депортируют их в переполненную беженцами Италию, где им, по их собственным рассказам, приходилось спать на улице. Не раз я слышала рассказы моих учеников о том, как полиция увела ночью лучшего друга или соседа по комнате. И пару раз это происходило с моими собственными учениками.
«Life is not easy» (анг. жизнь – штука тяжелая), – вздыхает двадцатилетний Ахмед, который родился в разрушенной войной Сомали, потерял всю свою семью, бежал в надежде на какой-либо шанс, провел – до того, как оказаться в лагере для беженцев – два месяца в тюрьме за нелегальное пересечение границы. Он живет в лагере в переполненной комнате с коллегами по несчастью (в отличие от него они пьют, дерутся, слушают громкую музыку и зажигают ночью свет), но каждый день приходит на урок немецкого в снег и дождь в тонюсенькой курточке. Точнее, приходил пока коллега Михаэль, социальный работник, не взял его в охапку и не повез в Красный Крест, где купил ему за 10 евро брюки и теплую куртку.
Пройдет всего пара месяцев, и этот мальчик с открытой улыбкой станет любимцем всей школы. Он остановится обменяться парой слов с Марией – преподавателем, приходящим во вторую смену. Он обязательно спросит меня в понедельник, как прошли выходные – обычно это я задаю ученикам такой вопрос. В этом мальчике, который никогда не был в школе (его мама дома обучила грамоте), меня восхищает все: не только его старание и целеустремленность, не только огромные успехи за короткий срок, но и какая-то нежная внимательность к миру. Вот он в первый день после каникул показывает на алфавит, который сам давно знает – напоминает мне, чтобы объяснила новым ученикам (мне все время приходится лавировать между новыми и старыми учениками). Как-то с одним из мальчиков случается прямо в классе эпилепсический припадок. Все мучительные десять минут, пока мы ждем скорую, Ахмед сидит рядом с ним на полу, держит его за руку и молится по-арабски.
Мы все в глубоком шоке, когда однажды утром Ахмеда нет в классе, а его лучший друг рассказывает нам, что ночью его увела полиция. Я пытаюсь собраться с силами и вести урок, но никто не может сосредоточиться. В итоге мы просто сидим в кругу, я приношу моим мальчикам капучино из автомата, и мы разговариваем. Они подавлены не только из-за сочувствия к однокласснику. То, что произошло с Ахмедом, может случиться с каждым: то, что ты ходишь в школу, учишь язык, никаким образом не защищает тебя от депортации, если тебе не повезло оставить отпечатки пальцев в Италии. Прощаясь, многие ребята говорили, что не знают, придут ли завтра в школу. Зачем учить немецкий, стараться, прилагать усилия, если за тобой могут вот так прийти посреди ночи и втихую выдворить из страны?
В тот раз произошло маленькое чудо. Из аэропорта полиция вернула Ахмеда в лагерь: что-то пошло не так, итальянская сторона отказалась принимать его обратно. На следующий день он, как всегда, постучал в открытую дверь и, улыбаясь своей чудесной улыбкой, вошел в класс. И с ним пришли, конечно же, все мои ребята. Мне совсем не хотелось включать песню «So ein schöner Tag», которую мы начали разучивать в понедельник, до всего случившегося. Но Адама настоял. «Сегодня чудесный день, – сказал он. – Потому что Ахмед снова с нами!»
Такое же ощущение шока и наступившего после него чуда будет у всех нас почти год спустя, когда полиция уведет одну из наших немногочисленных девочек из следующего потока – смешливую обаятельную Хали, приходившую в школу в очень красивых пестрых головных платках (вот уже кого не примешь за угнетенную женщину мусульманского мира!). Если мальчики еще как-то выживают на улице в Италии (один из наших ребят рассказывал, как сам построил себе дом из валявшихся на улице досок), то девочкам угрожает в лучшем случае проституция. В тот раз вестником чуда оказался пилот, отказавшийся брать плачущую Хали на борт.
А сколько раз депортация проходила по плану! Так произошло с Ламином – мальчиком с эпилепсией из моего класса. До сих пор не знаю, что с ним и как он, остался подаренный им собственноручно сделанный браслет с надписью Friends (англ. друзья). Так произошло с Абди – у меня дома лежит от него открытка (когда под Рождество на последнем занятии мы мастерили поздравительные открытки друг для друга, он спросил, как зовут моих детей, и смастерил открытку для них). Многие возвращаются в Италию добровольно, не выдерживая давления. Многие уходят пытать счастья в другие европейские страны – до сих пор я получаю весточки от бывших учеников из Нидерландов, Финляндии, Испании… Для статистики Федерального министерства по делам миграции и беженцев это цифры. Одним нелегальным мигрантом меньше, можно поставить галочку. Для меня – это имена и лица. Лица моих учеников.
Судьбы беженцев складываются непросто. Почему-то принято обвинять их в том, что они не работают и живут на всем готовом, отнимая кусок хлеба у коренных немцев. Большинство ребят, прошедших через нашу школу, мечтали о том, чтобы обучиться профессии и работать в Германии. Когда я однажды раздала на уроке анкету с графой «моя мечта», большинство ребят из Турции вписали материальные пожелания. А мальчики из Африки пожелали «нормальной спокойной жизни». Но увы, именно это в благополучной сытой Европе оказывается для них недоступно. Если прошение об убежище отклоняется (а это происходит очень часто), в большинстве случаев трудовая деятельность запрещена, и это несмотря на катастрофическую нехватку персонала во многих отраслях.
Ахмеду повезло: в сентябре он начал учиться на пекаря. Очень хочется надеяться, что у него все получится. Хали мечтает стать медсестрой, но для этого ей нужно сильно подтянуть немецкий. Сейчас она начала учиться в вечерней школе. Многие из моих бывших учеников, оставшихся в Германии, учатся сейчас в подготовительных классах профессионального училища. Никто не знает, как сложится их судьба, но я благодарна за то, что какое-то время мы учились друг у друга.
