Родина с ароматом малины

Север Томской области – Нарымский край – был местом ссылки всех неугодных властям с XVII века. В 1942-м сюда сослали 20,5 тыс. немцев Поволжья, которые годом ранее оказались под Новосибирском. Потомки тех немцев до сих пор живут в Нарыме. Что удерживает их в этих краях?

Лидия Штейзель (2-я слева) во временном «немецком» уголке (Фото: из личного архива Лидии Штейзель)

Лидия Штейзель (65), руководитель Центра немецкой культуры в с. Подгорное Чаинского района, на пенсии

Моя мама родом из села Деллер в Поволжье, папа из Брянска. В  1941-м их сослали в Сибирь. Их несколько раз переселяли, пока в 1942-м не направили в село Сборное Чаинского района. Там они и познакомились. Ныне этого населенного пункта уже нет. Здесь я и родилась. Вскоре мы переехали в село Обское Чаинского района. Окончила техникум в Томске, заочно институт в Новосибирске. Работала в финансовой сфере. Вышла замуж за немца. Наши семьи сохраняли немецкие традиции. Всегда справляли вместе Пасху и Рождество. В детстве нам ставили шапки со сладостями и яйцами. Потом я ставила шапки своим детям. А теперь их ставят мои дети моим внукам.

В 2017-м мне предложили возглавить Центр немецкой культуры в селе Подгорное Чаинского района. И я согласилась. Веду этнокультурный клуб по истории и традициям российских немцев. У нас 15 человек от 40 до 70 лет. Но в клуб ходят больше людей. Ходят и моя дочь, и внучка. Вторая внучка играла сегодня на концерте на домбре, она оканчивает в этом году музыкальную школу. А было бы еще больше немцев в клубе, если бы у нас было свое помещение. И мероприятий, мастер-классов бы мы больше проводили. Мы бы там собрали предметы немецкого быта. Помещение надо, честно. Я уже присмотрела одно. Но нужны деньги на его аренду.

Как люди живут? В основном хорошо. Кто хотел, уже давно уехал. Мои родители не хотели. Мы тоже раз подавали документы. Нас вызвали на шпрахтест в Новосибирск. Я думала, там нужно правду говорить. Когда меня спросили, говорим ли мы дома на немецком, рассказала, что когда братья пошли в школу, учительница попросила родителей говорить дома поменьше на диалекте, а то дети слова путают, даже с литературным немецким. И мы стали меньше говорить. В общем, нам пришел отказ. Мол, не немцы мы. Это было в 1993-м. Сейчас двоюродная сестра предлагала помочь оформить вызов, но мы отказались.

Пасхальный заяц добирается и до Подгорного. Правда, по снегу (Фото: из личного архива Лидии Штейзель)

Галина Мосина (урожд. Трей) (74), на пенсии, живет в
с. Подгорное

Я родилась уже здесь. Стала учителем начальных классов. Отличником народного просвещения. Почему не уезжаю? Это моя родина. Мне всё здесь нравится – природа, люди. Мои родители никуда не собирались уезжать. Мама говорила: наша родина уже здесь, где на кладбище на берегу Оби похоронены родные. Я довольна своей жизнью. Пенсии хватает. Ни на кого не обижаюсь. Знаете, кто хочет жить и любит трудиться, везде сможет жить.

Я хожу в немецкий центр у нас в Подгорном. Когда могу – хожу. Общаемся там. Правда, на немецком говорить я не могу. Забыла. Мы же выросли среди русских. В детстве мы с бабушкой еще разговаривали на немецком языке – она не знала русского. Но когда она переехала жить к другим внукам, мы перестали говорить на немецком.

Мария Симурзина (урожд. Гааг) (70), на пенсии, живет в с. Коломинские Гривы, в 40 км от с. Подгорное

Как живется? И плохо, и хорошо. Почему не переехала? Здесь моя родина, моя жизнь. Я не захотела переезжать. Мать всю жизнь плакала, вспоминая родное Поволжье, рвалась обратно. Говорила: «Там и яблоки, и ар­бу­зы, вы такие никогда не увидите». Тяжело им здесь было, голодно. Отец был в трудармии на Урале. Потом мать к нему поехала. Там я и родилась. Вскоре мы переехали сюда, в Нарым, здесь жила мамина сестра. Русский я плохо знала, мы же только на немецком говорили. В первый класс не смогла пойти. Стала русский учить и только на следующий год пошла. Думала, никогда не забуду немецкий. Но… Я никогда не скрывала, что я немка. Хоть и дразнили меня в детстве, фашисткой называли. Сейчас мы здесь все как родные. Особенно за последние полтора года сплотились. Вот собираемся организоваться, сеть маскировочную для фронта плести. Я хожу в сельский клуб на репетиции, поем русские песни. Может, и немецкий центр организую. Пожилых немцев наберется. Даже те есть, у кого еще матери живы, которым за 90.

У меня есть и внуки, и пра­внуки. Все в Томске живут. Вот внуку дали место в немецком садике (прогимназия «Кристина». – Ред.). Показывали там документы, что я – немка. Хочу, чтобы другая внучка в танцевальный кружок пошла в Российско-немецкий дом. Я когда вижу, как там немецкие танцы танцуют, всё маму вспоминаю.

В Германию переехала моя двоюродная сестра. Обещала переманить меня туда. А сейчас сама признается: «Как хорошо, что вы не поехали!» Рассказывает, что ненавидят их, замечают там их акцент и в лицо говорят: «Зачем вы сюда приехали?» И зачем мне Германия? Мне этой ненависти тут в детстве хватило.

Эрна Толстокулакова (урожд. Гаммен) (83), на пенсии, живет в с. Подгорное

Мне год был, когда нас выселили из Поволжья и привезли в Татарск (город в Новосибирской области. – Ред.). Потом перевезли сюда, в Чаинский район. Жили бедно. Мама дояркой работала. И я пошла работать на молоканку, мы так называли место, где перерабатывали молочную продукцию.

Сын живет недалеко от меня, в другой деревне. Дочь еще севернее, в городе Стрежевом. Я уже никуда не хочу переезжать. Сама обрабатываю землю, копаю. У меня всё есть: огурцы, помидоры, перцы, малина, смородина, ранетки, вишня, крыжовник. Варенья не варю, у меня диабет. Но ягоды замораживаю, кисель варю. Зимой печку топлю. Вот летом свой колодец выкопали. Сын раз в неделю приезжает, воду помогает накачать. В немецкий центр не хожу, я вообще уже три года никуда не хожу. Но раньше
ходила.

От Томска до Парабеля около 400 км, Стрежевой еще севернее (Фото: google.maps)

Екатерина Райс (27), в отпуске по уходу за ребенком, живет, как сама говорит, то в с. Парабель, то в Томске

Я выросла в Парабеле, там живут мои родители, мой дедушка. Он был сослан сюда в двухлетнем возрасте из Поволжья. В Томск я переехала после окончания школы, поступила здесь в вуз. Но к родителям часто езжу. У них там огород, малина, клубника. Это километров 400, 5 часов езды. До Парабеля из Томска еще можно добраться на машине. А дальше – только на вертолете. Стрежевой – это уже конец света.

Что удерживает людей на севере? Там зарплаты и пенсии выше из-за северных надбавок. Но перспектив мало, поэтому и молодежи мало. Нет, конечно, там, в Парабеле, есть школы, кружки, музыкальная школа. Но вузов нет, только ПТУ. Я смотрю на своих одноклассников, которые остались в Парабеле, многие из них спиваются. Все стараются попасть работать к нефтяникам или газовикам.

Записала Ольга Силантьева


Вторичная депортация

Новосибирская область, включавшая в свой состав в 1941-м также территории нынешних Кемеровской и Томской областей, приняла с 20 сентября по 20 ноября 1941 года свыше 120 тыс. немцев, выселенных из Поволжья, с Северного Кавказа и из Закавказья. В январе – феврале 1942 года депортированные немцы – мужчины от 17 до 50 лет – были мобилизованы в трудовую армию. Многие из них оказались на Урале. Однако одновременно с этим, согласно Постановлению СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 6 января 1942 года «О развитии рыбных промыслов в бассейнах рек Сибири и Дальнего Востока», шла подготовка к приему немцев в отдаленных северных районах. Это переселение историки называют «вторичной депортацией». 

В рамках этого решения из Новосибирской области распоряжением СНК СССР № 13227 от 20 июля 1942 года в Нарымский округ были переселены 20 482 человека. Основной контингент новых нарымчан составили женщины и дети. Вскоре им запретили переселяться в другие районы. Это решение положило начало распространению на выселенных из Поволжья немцев режима спецпоселений. «Вторичная депортация» – малоизученная страница истории российских немцев и точно одна из самых трагических.

 
Подписаться на Московскую немецкую газету

    e-mail (обязательно)