Владимир Фальцман / Из личного архива
Многие знают вас как декана факультета «Российско-немецкая высшая школа управления» Российской академии народного хозяйства и госслужбы при президенте РФ. После 20 лет административной работы вы вновь занялись наукой?
Знаете, это чудо. В 2012 году я сложил с себя административные функции, и за три года мне удалось вернуться в науку. Я работаю над темой конкурентоспособности российской продукции и импортозамещения. Моя задача – найти точки роста, понять, где мы действительно можем что-то сделать по импортозамещению. Таких точек немного, но они есть.
Как вы пришли в науку?
Я получил хорошее образование, пусть и не в самом элитном вузе: окончил Московский инженерно-экономический институт (сейчас это Государственный университет управления).
В элитный не взяли?
Да, в 1951 году я собирался поступать на философский факультет МГУ, набрал 24 балла из 25 возможных, однако не прошел: мне объяснили, что факультет идеологический, немцев не берут.
У ваших родных прежде были сложности из-за национальности? И вообще, какова немецкая история вашей семьи?
Фальцманы: Густав (в центре), его сын Константин (слева)
Мои предки – из Силезии, приехали в Россию в начале XX века. Отец, Константин Густавович Фальцман, родился в 1904 году. Стал бухгалтером, дослужился до зама главбуха Мособлсовнархоза. Как сотрудника Наркомата по делам торговли и промышленности отца в конце 20-х годов отправили в Иран, где он работал в совместной компании, занимающейся добычей нефти. Там, в Тегеране, в 1932-м я и родился. Потом мы вернулись в Советский Союз. В самом начале войны отец пошел на фронт, в сентябре его изъяли из армии и отправили в Бердск, в трудармию. Оттуда позже перевели в Москву, в министерство. Предлагали поменять фамилию и отчество, но он отказался, сказал, что ничем не проштрафился. У мамы отец был австриец. Ее не тронули. Я был с ней. Жили мы в Москве, на Лосиноостровской. Там было много немцев, в том числе и подданных Германии. Однажды, в самом начале войны, диверсанты взорвали состав на Лосиноостровской, станция была узловой. Энкавэдэшники пришли к нам. Вышел мой дед, 1857 года рождения. Тут они поняли, что он не тот диверсант, которого ищут.
Вернемся к вам. Чем вы занимались после окончания института?
В аспирантуру меня не взяли по той же причине – из-за национальности. Я по распределению поехал работать в Магнитогорск на металлургический завод. Благодаря опыту, который я там получил, меня позвали на завод «Серп и молот», где я проработал семь лет. Там же подготовил и кандидатскую, заочно окончив аспирантуру. После защиты пошел в НИИ при Госплане СССР. В 1972 году меня пригласили в Академию наук, в отдел прогнозирования, где начиналась работа над комплексной программой научно-технического производства на 20 лет. Считаю, это была самая масштабная работа, которую проводила Академия наук СССР. Я участвовал в написании сводных томов «Машиностроение», «Научно-технический прогресс». Опубликовал исследование «Машиностроение СССР». В нем была хорошая статистика, анализ которой позволял увидеть наш военный бюджет, реальные темпы роста СССР. В конце 1980-х – начале 1990-х по моим работам устраивались дискуссии в Гарварде и в Колумбийском университете, меня много цитировали. Это была моя «болдинская осень».
Она совпала с периодом надежд на решение проблем российских немцев…
В 1989 году я стал членом Государственной комиссии по проблемам советских немцев. В нее, кроме меня, входили всего четверо немцев – Борис Раушенбах, Юрий Гаар, Гуго Вормсбехер и Владимир Риттер. На заседаниях речь шла о восстановлении республики. Я даже успел написать ее конституцию. Текст обсудили на правлении московского общества немцев «Видергебурт». Но ситуация сложилась так, что от идеи восстановления государственности надо было отказываться. Она бы ничего хорошего не принесла.
Почему вы так считаете? Некоторые до сих пор уверены, что республика немцам необходима.
Существует опасность, что в национальных республиках могут проголосовать за выход из состава Российской Федерации. В этих условиях ставить вопрос об образовании еще одной республики не стоит. Есть и другая причина. Я как член Госкомиссии посетил много мест компактного поселения немцев в Казахстане, беседовал с жителями. Спрашивал их и о том, готовы ли они переехать в республику на Волге. Никто против восстановления государственности, конечно, не был. Но и переезжать не собирался. Когда некоторые все же начали возвращаться в Поволжье, к нам в комиссию стали приходить тревожные письма. В них говорилось, что приезжие не без основания претендуют на свои дома. Это вызывало большое напряжение. Поэтому мы не можем сейчас ставить вопрос об образовании республики. Возможно, со временем ситуация изменится.
Вместо вопроса образования республики вы стали решать вопрос образования самих российских немцев?
Будучи членом Госкомиссии, я видел острую необходимость в решении проблемы низкого уровня образования немцев. В конце 80-х появились данные, подтверждающие это. Причина тому – исторические условия: существовали ограничения на получение образования. В 1992 году было подписано специальное распоряжение правительства о создании Российско-немецкой высшей школы управления при Академии народного хозяйства. Борис Ельцин передал его Гельмуту Колю, и в Германии его приняли на ура. Свою роль сыграло, во-первых, то, что распоряжение было правительственным. Во-вторых, немцам нравилась моя фамилия и то, что у меня много публикаций в Америке. В университете Билефельда я нашел партнеров. МВД и МИД Германии выделили нам деньги. Мы написали программу, получившую государственную аккредитацию в Германии. В ее реализации участвовали прежде всего немецкие университеты – Гёттингена, Оснабрюка, Магдебурга, Билефельда, а также Гумбольдтовский университет и Свободный университет Берлина. В Москву приезжали ежегодно около 30 профессоров. Были и российские преподаватели. Лекции читались в основном на немецком языке. Российских немцев, к сожалению, обучалось мало – уровень их образования не позволял учиться по программе MBA. Было много представителей немецких фирм. Программа просуществовала 20 лет, недавно она была закрыта.
Повлияло ли на закрытие программы то обстоятельство, что средства на нее выделялись из бюджета ФРГ для российских немцев, а их среди слушателей почти не было?
Да, это было наше слабое место. Меня упрекали в этом. Но где я мог взять столько российских немцев, которые бы знали немецкий и разбирались в экономике?
Какие программы школы учитывали уровень подготовки российских немцев?
Программа профессиональной переподготовки «Экономика управления предприятием (Современный руководитель)» на русском языке. Она полностью финансировалась Германией и осуществлялась совместно с Образовательно-информационным центром российских немцев – BiZ (с 2013 года – с Институтом этнокультурного образования).
Программа завершена. Есть ли перспективы ее развития?
Я считаю, что перспективы дополнительного образования в сфере экономики управления предприятием иссякли. В 1990-е годы все нуждались в базовых знаниях в этой сфере. Спрос был огромный. Сейчас экономическая безграмотность ликвидирована, информационный голод утолен. Сегодня необходимо предлагать курсы для тех, кто занимается сохранением и развитием немецкой культуры, а также для предпринимателей-аграриев.
Беседовала Ольга Силантьева
