Эта работа и опасна, и трудна

22 июля завершился процесс по делу историка Юрия Дмитриева, обнаружившего и исследовавшего места захоронения жертв политических репрессий в Карелии. Его приговорили к 3,5 годам колонии строгого режима за преступления сексуального характера, якобы совершенные им в отношении приемной дочери. О «деле Дмитриева» и трудностях работы исследователя истории ГУЛАГа «МНГ» поговорила с профессором Виктором Кирилловым.


Виктор Кириллов
Историк, руководитель лаборатории «Историческая информатика» Нижнетагильского государственного социально-педагогического института, признанной одним из ведущих центров по изучению политических репрессий в СССР. Член правления Международной ассоциации исследователей истории и культуры российских немцев. Автор многочисленных книг памяти. Сопредседатель Нижнетагильского общества «Мемориал» с 1989 года.


Как вы расцениваете «дело Дмитриева»?

Расцениваю как политический заказ силовым ведомствам со стороны определенных сил в нашей правящей элите и, как это ни печально, в обществе. Обращение к ностальгической памяти о временах «великого СССР», воплощенной в жестокой репрессивной политике сталинского режима и получившей оправдание победами индустриализации и в кровавой войне с фашизмом, стало основой нынешнего менталитета российского общества. Сегодня наше государство и общество продолжают опираться на политику самоутверждения, где нет места признанию ошибок и преступлений прошлого. Возобновляется идеология Гражданской войны, начался новый поиск врагов народа. Отсюда обвинения ряда общественных организаций в исполнении роли «иностранных агентов», безосновательные попытки опорочить деятельность профессиональных историков и общественных деятелей, занимающихся историей политических репрессий.

В этом же ряду стоит и «дело Юрия Дмитриева», которое было затеяно в 2016 году, закончилось оправдательным приговором в 2018-м, спустя несколько месяцев возобновлено и завершено 22 июля. Дмитриев фактически оправдан: он выйдет на свободу в ноябре 2020-го. Возмущает факт его осуждения за несовершенные преступления на 3,5 года. Но такой исход дела уже можно считать победой, учитывая прокурорское требование осудить мнимого преступника на 15 лет строгого режима.

Насколько сегодня опасно заниматься сбором информации о жертвах репрессий в СССР?

Учитывая современные общественные настроения и действия, предпринимаемые властью и силовыми ведомствами, которые фактически привели к завершению «архивной революции» в России, для историков, занимающихся темой репрессий, наступили неблагоприятные и даже опасные времена. Я ощутил это на себе. Я занимаюсь изучением репрессивной политики советского государства и изданием книг памяти, посвященных жертвам репрессий, с 1989 года. Самым благоприятным стал период с 1991 года по 2006. В это время удавалось работать почти во всех лагерных архивах, получать почти любые документы, в том числе и личного происхождения. Не было никаких препятствий в издании книг памяти. Далее начались трудности, связанные с принятием законов о тайне личного дела, сроков допуска к таким делам (75 лет), запрете получать все архивные первоисточники, связанные с репрессиями. Однако по инерции моей исследовательской команде удавалось получать материал для книг памяти вплоть до 2014 года.

Памятный знак российским немцам в карельском Сандармохе / Wikimedia

Есть ли исключение для тех, кто занимается историей репрессий в отношении российских немцев, репрессированных по национальному признаку?

Наш коллектив получил фактически «эксклюзивное право» на работу в лагерных архивах Урала. Но мы можем работать только с учетными карточками на трудмобилизованных. Приказы по исполнительно-трудовым лагерям (ИТЛ) и другие документы использовать запрещено. Не знаю, является ли это исключением именно для тех историков, которые занимаются историей репрессий против российских немцев. Скорее всего, нет. Сейчас и Международный союз немецкой культуры не может найти ресурсы для публикации книг памяти.

Что еще необходимо сделать для восстановления полной истории репрессий в отношении немцев, что раньше не удавалось сделать по каким-то причинам?

Сегодня во многих информационных центрах УВД родственникам репрессированных российских немцев отвечают, что пребывание в трудармии не является репрессией. Создаются большие проблемы с получением документов на репрессированных по мотивам недоказанности родственных отношений. Архивы ИТЛ по всей стране закрыты для исследователей. Там, где еще удается в них попасть, закрыт доступ к лагерной документации, и становится невозможным реконструировать подлинную историю подневольной жизни и труда. Появились архивные начальники, которые пытаются доказать, что репрессии были оправданны и «враги народа» были осуждены законно. Эта тенденция встречает слабое противодействие или вообще его не встречает со стороны власти.

Удалось восстановить память только об одной трети российских немцев, побывавших в трудармии. А ведь необходимо еще изучить огромный массив дел по другим категориям репрессированных. Фактически в России прекратилась планомерная работа над книгами памяти, в том числе и над «Электронной книгой памяти российских немцев», которая, несомненно, требует продолжения.

Беседовала Ольга Силантьева

Tolles Diktat 2024
 
Подписаться на Московскую немецкую газету

    e-mail (обязательно)