Гельмут Эттингер и Гузель Яхина в Дрездене / Dietmar Groschischka
Персона
Гельмут Эттингер
Был переводчиком Эриха Хонеккера. Он свободно говорит на русском, китайском, английском, французском. Переводил с русского на немецкий язык книги Михаила Горбачева, Валентина Фалина, Роя Медведева, Ильфа и Петрова, Даниила Гранина, Полины Дашковой, Дарьи Донцовой и других.
Вы второй раз работаете с книгой Гузель Яхиной. Как так получилось, что именно вы стали переводчиком ее текстов?
Я сотрудничаю с издательством Aufbau Verlag уже 25 лет и переводил для них разные вещи: политическую и историческую нехудожественную литературу, детективы, немного беллетристики.
Знаете, как обычно книга попадает в издательство? Агент предлагает ее разным издательствам, а они, в свою очередь , ищут человека, который мог бы быстро прочитать книгу в оригинале и написать рецензию. С «Зулейхой» (прим. первая книга Яхиной «Зулейха открывает глаза») я познакомился именно таким образом. Мне сказали:«Ты не мог бы быстро прочитать эту книгу и сказать, подходит ли она нам? У нас есть только информация от агентства из Москвы». Издательский бизнес похож на аукцион: права на книгу получит тот, кто будет быстрее и предложит больше. Я прочитал «Зулейху» и был от нее в восторге, рекомендовал ее публиковать.
Я не напрашивался на перевод, но моя редактор решила, что раз я ее прочитал и даже написал рецензию, то мне и переводить. Я согласился. Это захватывающая история, написанная отличным литературным языком. Мне понравилось, как Яхина работает с материалом, как совмещает критику и диалектику, как, с одной стороны, она рассказывает об ужасах поселения, а с другой – об эмансипации Зулейхи. Издательство осталось довольно переводом, книга хорошо разошлась, и я как переводчик получил много лестных слов в свой адрес.
Я всегда нахожусь в контакте с автором. Некоторые издательства часто пытаются контролировать или направлять этот процесс, но я всегда делаю все сам. Мы поладили с Гузель. Она автор, лучше которого переводчик вряд ли мог бы себе пожелать. Поэтому я взялся и за второй ее роман.
Была ли работа над вторым романом другой?
Она отличалась в том смысле, что тема была другой. Гузель стремилась не написать вторую «Зулейху», но в то же время, ее художественный почерк, литературный подход, которые мне так понравились в первой книге, сохранились. Проблематика второго романа немецкому читателю ближе, чем раскулачивание 30-х годов в Советском Союзе. И нужно было быть намного осторожнее. Гузель хотела, чтобы в немецкой версии было больше диалекта российских немцев, но мы все же оставили только отдельные слова, поскольку некоторые вещи в Германии совершенно неизвестны, и пришлось бы многое объяснять.
Тогда что с главным героем «Детей моих» Бахом? На каком немецком он говорит?
На диалекте он не говорит. Бах был школьным учителем, прививал детям любовь к классической немецкой литературе – Гёте, Гейне и, конечно, к литературному немецкому. Собственно какой-то общий, единый диалект российских немцев сформировался только в конце XIX – начале XX века. До этого каждый говорил на своем, привезенном из разных уголков Германии.
Другой герой – Гофман – немец из Германии, что происходит с его речью? Какие у него «языковые отношения» с Бахом?
Гофман родом из Рура, он восторженный коммунист. Бах – человек образованный, но скроенный по-другому, он из маленького мира – колонии российских немцев. Кроме того, Гофман встречает Баха, после того, как он прошел ужасные испытания и стал немым, полностью изолировал себя от общества, а Гофман его противоположность, он хочет продвигать общество вперед. Он видит, что Бах образован и может писать, а Гофман может записывать за другими, но сам писать не может. Они замечательно дополняют друг друга. И у Баха не может быть другого языка, он же не говорит, а только пишет.
Что было самым сложным при переводе «Детей моих»?
Было сложно переводить все, что связано с пейзажными описаниями и настроениями. Гузель отмечала, что ей нужен поэтический текст, текст, в котором должно было быть много лирики. Одно из достоинств Гузель в том, что она пришла из кино, она хорошо знает, что такое сценарий и, на мой взгляд, мастерски понимает, как нужно выстраивать сцену. Она делает это так, что во время чтения приходится задерживать дыхание. Для меня одной из таких сцен был момент, когда Клара лежала в кровати с новорожденным ребенком, а Бах убежал к Волге и ходил там взад-вперед, долго не решаясь, как быть с этим чужим ребенком. Переводя это, я все время держал в голове, что же произойдет дальше с этой женщиной и с этим ребенком. А потом приходит время Поволжской республики, и Бах постепенно понимает, что ему придется вернуться. И это все так прекрасно написано, столько напряжения! В «Зулейхе» тоже есть такие места: сложное рождение ее сына, сцены с нападением животных сделаны в духе вестерна. В книгах Гузель много размышлений, предположений, но они перемежаются с захватывающими дух сюжетными моментами. Я обе книги прочел за два дня, просто не мог остановиться. Но перевод – это длительный процесс, требующий больших усилий. В сумме переводчик проходит весь текст 3–4 раза.
Какие у вас остались впечатления от прочтения романа?
В книге рассказана история середины 20-х – 30-х годов XX века с точки зрения Баха, который, по сути, наблюдал ее со стороны. Но картинка все равно получается объемной, как только вы дочитаете книгу, все становится на свои места.
Какие русские понятия и термины, используемые в романе, самые непонятные для немецкого читателя и нуждаются в объяснении?
Ох, можно много перечислять, но я скажу так: мне пришлось делать то, что я не очень люблю делать при работе с художественной литературой – сноски. Гузель объяснила некоторые понятия, но я добавил к ним еще свои. Мне показалось, что сегодняшние читатели знают о Советском Союзе меньше, чем это было несколько десятилетий назад. Во времена ГДР было по-другому. Многие учились в Советском Союзе, люди ездили туда чаще, и пресса писала больше. У нынешней аудитории, молодых людей, родившихся после падения Стены, и западных немцев, гораздо меньше знаний в этой области. Поэтому раздел комментариев получился довольно большим для романа.
Вы переводили многих российских авторов. Что думаете о современной российской литературе? Станет ли кто-то известен в Европе так же, как Толстой и Достоевский?
Я не берусь судить о состоянии литературы в целом. У меня есть точечные впечатления. Я не могу читать постмодернистскую литературу, мне не нравится поданная в черно-белых тонах история, но я в поисках. Сегодня в Германии мало переводится и публикуется с русского языка. Это связано еще и с тем, что славистов становится все меньше – выпускают мало специалистов, а работающие стареют. Это и показатель состояния германо-российских отношений, объем связей сокращается и запроса на литературу становится меньше. Россия – огромная страна, значение которой растет. Как бы ее ни критиковали, о ней нужно узнавать, а не игнорировать ее или рисовать во мрачных тонах, как это делают наши СМИ.
Такие книги, как у Гузель, в частности противостоят этому. Я думаю, что она «рисует» разноцветную картину, использует не только черно-белые тона, не просто осуждает. Она показывает, как все было связано, каковы были причины. Даже главы о Сталине, которые несколько маргинальны, демонстрируют, какой личностью он был, в каком окружении работал.
В прошлом вы были переводчиком высокопоставленных лиц, сегодня занимаетесь литературными переводами. Какая работа сложнее?
Я по первому образованию переводчик русского и китайского языков, но затем изучал внешнюю политику и работал несколько лет дипломатом в Китае. На какое-то время я полностью ушел от переводов. Но в 1980-х в высших политических кругах понадобился переводчик с русским. А поскольку знали, что я хорошо им владею и кроме того имею практику дипломатической работы, выбрали меня.
Мне кажется, что в нынешнем обществе работу переводчика не особенно ценят. Те, кто не говорят на иностранных языках, думают, что это как езда на велосипеде – один раз научился и никогда не забудешь, но это не так, это сложная профессия, обучение которой занимает многие годы. Я начал переводить книги с русского и английского в 1990 году. Когда ГДР не стало, я лишился работы, а у меня семья, дети. Зарабатывать хлеб насущный нужно было.
Беседовала Лиза Петцольд
