Разговор со «старшим братом»

Сложно определить Александра Франца одним словом. Он – историк, краевед, временами экскурсовод и предприниматель. А еще он – архиепископ Евангелическо-лютеранской церкви Аугсбургского исповедания, хотя сам он стесняется себя так называть. Просто епископ. В беседе с ним главный редактор «МНГ» Игорь Березин узнал много нового о разных традициях внутри российского лютеранства.

Вряд ли кто-то знает и может показать на местности немецкую
историю Барнаула лучше, чем Александр Франц (Фото: Игорь Березин)

Аугсбургское исповедание

Даже те, кто более или менее знаком с лютеранской традицией в России, не вполне понимают, что такое Евангелическо-лютеранская церковь Аугсбургского исповедания. Просто к тому моменту, когда пиетические лютеранские общины пошли регистрировать церковь в соответствующих инстанциях, на территории России уже было зарегистрировано несколько лютеранских церквей, и название «Евангелическо-лютеранская церковь России» оказалось занятым. Пришлось название немного надстроить, хотя, по словам Александра Франца, получилось «масло масляное»: «Любая лютеранская церковь априори признает Аугсбургское исповедание. „Лютеранская церковь Аугсбургского исповедания“ звучит примерно так же, как православный православной традиции».

Лютеране: городские и деревенские

Александр Франц может рассказывать об истории лютеранства в России часами, но может и в коротком рассказе уместить главное. До 1917 года деревенское лютеранское богослужение в корне отличалось от городского, где служили пасторы с европейским образованием из Тюбингена и Галле, звучал орган и на стенах висели картины Карла Брюллова. Деревенские часто не имели своего храма: «На шесть, семь, десять немецких деревень была одна с церковью. Как пастору обслуживать все округу, если он физически не мог быть на воскресном богослужении в двух местах одновременно?» Он объезжал деревни последовательно, а в перерывах между приездами пастора деревенские лютеране собирались без него. Такие молитвенные встречи проводили «старшие братья» – уважаемые в общине люди. И это не изобретение российских немцев, такая традиция была привезена еще первыми немецкими колонистами из Германии.

Как выжить в репрессиях

Франц называет этих деревенских лютеран «народными пиетистами». Они не знали про Германа Филиппа Якоба Шпенера, Августа Германа Франке и других идеологов пиетизма, но принадлежали этому движению внутри церкви по сути. Для них это была действительно «религия сердца», как это называл Франке. Такие люди сохраняют веру в любых испытаниях, недостатка в которых после 1917 года не наблюдалось. С приходом к власти воинствующих безбожников лютеранская церковь была практически уничтожена, пасторов репрессировали. Но в деревнях лютеранская традиция не прервалась: «Как ты всех „старших братьев“ арестуешь? Они не носят пасторской колоратки, у них нет диплома». То же самое происходило и в меннонитских общинах. Александр Франц вспомнил, как читал опубликованные в перестройку доклады сотрудников КГБ, написанные в брежневские времена. Их авторы жаловались, что не могут внедрить агентов в эти этноконфессиональные группы. Там все были друг другу родственниками и не сдавали своих.

Братья по вере

Из подполья алтайские и все прочие российские пиетические общины вышли в горбачевскую перестройку. И тут же встретились с братьями по вере: в страну приехали сначала пасторы из Евангелической церкви Германии (Evangelische Kirche in Deutschland, EKD), а затем из Америки – из Миссурийского и Висконсинского синодов. Воодушевление скоро сменилось разочарованием. По словам Франца, зарубежные пасторы часто смотрели на сохранившихся в России пиетистов свысока, а «старшие братья» этого не приняли, и возник конфликт. «Нужно было учесть эту пиетическую традицию, которая, кстати, есть и в Америке, есть у финнов, у латышей, эстонцев. Можно было договориться. Но зарубежные гости не хотели договариваться с местными: либо вы подчиняетесь и делаете, как мы вам указываем, либо вы за бортом».

Церковная работа для женщин

Были и расхождения с представителями EKD по существу. Пиетистские общины достаточно консервативны. Или традиционны. Они не приемлют женского священства, настаивая на том, что это противоречит Библии. И даже когда в тяжелые годы женщины брали на себя отдельные обязанности «старших братьев», они могли собирать людей, молиться, петь, но никогда – давать причастие и назидать мужчин, командовать братьями. Александр Франц объяснил эту позицию пиетистов на примере его бабушки, а потом добавил: «У женщины много работы в церкви. Она может учить детей. Почему? Потому что эти дети еще не стали мужчинами. Она не может учить мужчин».

Гранты развращают, но деньги нужны

Чего точно нет у Евангелическо-лютеранской церкви Аугсбургского исповедания, так это грантов. «Все пиетические общины на самофинансировании. У нас у выхода из церкви стоит маленький горшочек. Люди туда жертвуют деньги. Я не смотрю, кто сколько. Этими деньгами мы платим за свет, за газ». И это не жалоба, Александр Франц считает такой путь правильным. Ведь если жить на дотации, то когда их урежут или отменят, будет сложно содержать храмы, если вообще возможно.

Объединиться, но на равных

Так и живут пиетические общины в Калининграде, Владимире, Москве, Барнауле и алтайском селе Новотырышкино. Не без горечи Франц говорит о потере общин в Воронеже и Санкт-Петербурге. И добавляет, что сейчас бы хотел объединения с Евангелическо-лютеранской церковью России (ЕЛЦ). Женщин-священников в Сибири у ЕЛЦ нет, это теперь не проблема. Но он хочет, чтобы это произошло по-братски: «Мне важно, чтобы все наши общины были приняты, чтобы никто не оказался за бортом. Если объединяться, то мы все приходим к вам. Если мы признаем ваших пасторов, то вы признаете наших».

Сам Франц готов в этом случае отказаться от управления, чтобы клир и паства объединенной церкви в свое время избрали себе нового архипастыря. Но важно, чтобы не получилось, как с миссионерами Висконсинского синода, которые предлагали помощь и сотрудничество, но с условием, что их пасторы будут учинять экзамен для российских лютеран. «Я им ответил, что те прихожане, кому сейчас лет 70, прошли депортацию, сталинские лагеря, были в трудармии. И там, за колючей проволокой, они от своей веры не отказались. Это не вы их должны проверять, а они вас. Ваша вера не была проверена годами репрессий».

Эта статья вышла сначала на немецком языке.


Генеалогия семейная и церковная

Семейной генеалогией я начал интересоваться лет 15 назад. Мои предки – немецкие крестьяне из курфюршества Пфальц. В 1764 году мой прапрадед Каспар Франц со своей женой и детьми пересек всю Германию с юга на север, от родной деревни в окрестностях города Манхайм курфюршества Пфальц до порта города Любек на Балтике. Там он вместе с другими желающими переселиться в Российскую империю сел на корабль Perlen. Семья Франц была внесена в так называемые корабельные списки Ивана Кульберга (Johann Kuhlberg), отвечающего за перепись всех въезжающих в Россию переселенцев. Добравшись до Волги, 112 немецких семей из Дармштадта, Пфальца, Изенбурга и Франконии, включая Францев, основали колонию Вальтер, более известную как Красный Яр. Там мои предки породнились с семьями Вельде, Гро и Кюнстлер – моя бабушка Катарина Каспаровна носила эту фамилию.

Примечательно, что в Красном Яре всех старших сыновей в семье Франц стали называть Каспарами. Традиция замечательная, но для генеалогических изысканий это стало большой проблемой: в записях церковных книг в этом селе за 150 лет Каспары Францы отличаются только датами рождения и смерти. Колонисты в Красном Яре, а в советское время – колхозники, сеяли овес, рожь, пшеницу, выращивали табак на продажу, варили арбузный мед. Они держали коров, лошадей, а в хозяйстве моей бабушки жил даже двугорбый верблюд, которого не использовали на сельхозработах, а содержали ради развлечения и теплой мягкой шерсти. Эта жизнь закончилась 28 августа 1941 года после выхода указа о депортации советских немцев.

Мой интерес к семейной родословной органично привел меня к изучению истории церковной кафедры на Алтае, которую я занимаю. Этот край видел немало пасторов. Это и Иоганн Готлиб Леубе, который прибыл в Барнаул в 1751 году c багажом церковной утвари, полученной им в Москве, и его преемник, швед Эрик Густав Лаксман. Оба они совмещали исполнение своих пасторских обязанностей с инженерной и научной деятельностью. Опираясь на архивные документы, я могу утверждать, что являюсь 26-м лютеранским священником, который несет служение на Алтае, если вести отсчет с 1751 года. Моя мечта – поставить в Барнауле памятник людям, служившим горному делу: инженерам, мастерам, врачам и пасторам, чьи имена навечно связаны с Алтаем.

Александр Франц

 
Подписаться на Московскую немецкую газету

    e-mail (обязательно)