Одинаковая одежда и полки с йогуртами

Каково это, будучи ребенком, переехать в Германию? Автор «МНГ» встретился с тремя переселенцами, чтобы узнать, как они адаптировались в новой обстановке и жалеют ли, что родители их перевезли.

Галина Дистель, 35 лет, менеджер кадровой службы, г. Райне
Семья Галины (родители и пятеро детей) переехала в Германию в 1997 году из деревни Кутузовка в Омской области. Галине было 11 лет.


Я узнала о том, что мы собираемся переезжать в Германию, примерно за год до отъезда. Я обрадовалась – нам же родственники рассказывали про Германию, мы представляли ее сказочной страной, этаким Диснейлендом. Родственники присылали посылки со сладостями, которых мы в деревне не знали.

Перед самым отъездом я попала в больницу и пропустила проводы. Мне было страшно, боялась, что все уедут без меня. Два дня мы были у родственников в Омске, потом сели на поезд в Новосибирск и там провели сутки в аэропорту: наш самолет задерживался. В аэропорту было много переселенцев, у некоторых из них стащили сумки с деньгами и документами. Я помню, как одна семья, тоже с маленькими детьми, плакала. У них все украли, и они собирали деньги на обратную дорогу в деревню. Родители поставили нас вокруг багажа, и мы, как солдаты, стояли, держась за руки, а младшая сестра на сумках спала. С собой мы привезли одежду, документы, посуду, даже мантоварки. Нам сказали, что здесь посуда плохая.

Документы нам оформляли в лагере в Брамше. Первое, на что я обратила внимание, были «темные люди». До этого я никогда не видела негров. Мы прятались и наблюдали за ними. В лагере нам выдали одежду. У всех были одинаковые куртки, одинаковые кроссовки, кофты, и, когда уже стали распределять по землям, было по одежде видно, кто из какого лагеря приехал – кто из Брамше, кто из Фридланда. И это было немного жутко, ходили все одинаковые, как в концлагере каком-то. Я помню, что к нам приходили местные немцы-подростки, дразнили нас.

Первые полгода новой жизни были как в раю! Я никому не давала мыть посуду, это было моим любимым занятием: горячая вода текла из крана, ее не нужно было таскать в ведрах из колонки, а потом греть! Другое яркое воспоминание – фрукты и сладости. Я здесь первый раз попробовала бананы, мне они не понравились. Шоколад! Тут было столько сортов! Первая моя игрушка (она до сих пор у меня хранится) была подарена мне на день рождения дядей – плюшевая тигрица с двумя маленькими тигрятами.

В школе мне было непросто. В первый день учительница спросила, как меня зовут, а я не смогла ей ответить, очень волновалась. В классе была одна девочка, Лена, она понимала по-русски и переводила мне.
В другой раз учительница спросила, когда у меня день рождения, а я не могла понять, чего она от меня хочет. Она называла дату своего рождения, я кивала головой, а она говорила: «Ты тоже в этот день родилась?» А я не понимала: что «тоже»? Все смеялись, я расплакалась и выбежала из класса. Дома накинулась на родителей: «Зачем мы переехали в эту дебильную Германию?!» Они отвечали, что я пойму, когда вырасту.

Через год стало легче. Мы смотрели мультики на немецком, начали говорить. С местными я практически не контактировала. Как-то один раз пыталась на­­учить их на уроке физкультуры играть в чехарду. Так ребята все попадали, и мне потом выговор за это сделали. Я решила, что больше с ними в русские игры играть не буду.

Чувство, что я дома, пришло ко мне, когда я стала мамой. Теперь корни были пущены и началась активная интеграция: детский сад, общение с другими родителями. В России с момента пере­езда я ни разу не была. Хотела бы, конечно, побывать, но дорого и страшно. Боюсь туда одна ехать.

Одиннадцатилетней себе я бы однозначно сказала: «Езжай в Германию». Мои родители поступили правильно.

Дмитрий Фогель, 37 лет, логист, г. Мюльхайм-на-Руре
Переехал в Германию из Казахстана с родителями и старшей сестрой в 1992 году.


С конца 1980-х почти все немцы из нашего поселка Жангызкудук (Акмолинская область) один за другим уезжали. Я помню, как мы с мамой ходили на почту проверять, пришла ли виза. Она пришла летом. Отъезд праздновали почти всем поселком. Для вещей заказывали контейнер, забирали все по максимуму. Две ночи в Москве, а потом во Фридланд, где мы провели полгода. Все было так красиво, чисто, машины, магазины. Я тогда первый раз попробовал банан, он мне не понравился, а вот сок в квадратных пакетиках с трубочкой очень понравился, я выпивал упаковку залпом.

Еда отличалась от той, к которой мы привыкли, и я первое время не хотел ее есть. В школу я пошел в первый класс. Языка еще толком не знал. Первые годы я с немцами практически не общался, но в третьем классе подружился с одним, мы с ним в теннис играли. Правда, друзей у меня все же было больше среди русскоговорящих. Учителя и взрослые относились ко мне доброжелательно.

В средней школе одноклассники меня называли русским; тут, конечно, сыграло мое русское имя и проблемы с математикой. По-немецки нужно, например, говорить dreiundzwanzig, то есть три и двадцать, а по-русски – двадцать три. Я с этим порядком цифр всегда путался. После школы я уже чувствовал себя свободнее.

Три года назад познакомился со своей женой в Анапе, она русская. До этого у меня были отношения с немками, но ничего не складывалось: все-таки другой менталитет.

Первый раз я побывал в России несколько лет назад, страна мне очень понравилась. Я был на форуме Немецкого молодежного объединения в Новосибирске. Больше всего, конечно, нравилось, что вокруг говорят на русском, я чувствовал себя комфортно, будто домой при­ехал, вспомнилось детство. Иногда возникают мысли о переезде в Россию, особенно у жены. Она меня убеждает, что детей в России лучше развивают, школа сильнее.

Нужно ли было переезжать в Германию? Думаю, да. У меня не было бы в Казахстане таких перспектив, как здесь. Максимум бы уехал в Астану, как все.

Екатерина Клят, 36 лет, менеджер по продажам, г. Кобленц
Переехала в 16 лет из Казахстана в 2000 году.


Мой отец и старшие братья уехали еще в 1997 году, а я осталась с мамой в Казахстане. Мы жили в городке Абай возле Караганды. Сейчас город стал поселком, многие, среди них и немцы, уехали. После окончания школы за мной приехал отец, забрал сразу после последнего звонка. Мама осталась, она русская и принципиально не хотела ехать.

Я никогда не задавала вопросов про нашу необычную фамилию. Дома не было никаких немецких традиций, язык не поддерживали, но в документах я была записана немкой.

Про Германию я ничего не знала, представляла ее себе Америкой, как в фильме «Один дома»: все большое и светится. Сначала меня впечатлили автобаны. Когда приехали домой к папе, не знала, как пользоваться туалетом, стояла возле него и не понимала, куда нажимать; как пользоваться раковиной, как кран включить, куда руку подставлять, чтобы вода пошла.

Во Фридланде меня испугало общежитие, комнаты были как казармы. Нам предложили тут переночевать, но я ушла в отель. Мне дали на расходы 100 марок, выдали кроссовки, в таких же ходили все жители лагеря.

В супермаркете я увидела огромные полки с йогуртами, сладким, фруктами и подумала: «Господи, я попала в рай!» Сейчас я думаю, что это был маленький магазин, но мне он казался чем-то сверхъестественным.

Я уже закончила школу, поэтому немецкие службы не знали, что со мной делать дальше. Опять отправить меня в 11 класс? Но я уже взрослая. Записать на языковые курсы меня не могли, они предназначались для тех, кто работал. Я замкнулась в себе: друзей нет, языка не понимаю. Пару лет ни с кем практически не контактировала, но, чтобы чем-то заниматься, пошла работать в дом престарелых – на кухне загружала посуду в посудомоечную машину и ждала языковые курсы. Они начались через год после приезда в страну. Немецкие знакомые стали появляться, только когда я стала студенткой. В университете я поняла, что мой немецкий не так хорош, как я думала. Когда поднимала руку и начинала говорить, половина аудитории оборачивалась, мол, кто с таким акцентом разговаривает?! Сначала я пыталась скрывать русское происхождение, разговаривать только по-немецки, но после 25 лет перестала. Я начала гордиться тем, что мы приехали сюда, не зная языка, не зная страны, и смогли адаптироваться.

В 2010 году мы были в Караганде. Когда заходили в магазины, говорили: «здравствуйте, пожалуйста, не подскажете, сколько это стоит». На нас смотрели с вылупленными глазами – там люди разговаривают немного грубо, а мы уже привыкли как-то по-немецки с улыбочкой. Жить где-то в Европе я бы смогла, а в Казахстане или России – нет. Я вижу, как живут мои одноклассники, и это страшно. Они все работают, но не могут позволить себе те вещи, которые можем мы. Мои дети растут в стране, где я уверена в их будущем.

Записал Виталий Шмидт

 
Подписаться на Московскую немецкую газету

    e-mail (обязательно)