Маргарита Брайткрайц в спектакле «Ach, Volk, du obermieses» («Народ, ты гадок») / Thomas Aurin
Персона
Маргарита Брайткрайц
Родилась 7 января 1980 года в Омске в семье российских немцев. В 1994 году вместе с родителями и братом переехала в Германию. Воспитывает сына и дочь. На сцене берлинского «Фольксбюне» играла в спектаклях Франка Касторфа «Идиот», «Медея», «В Москву, в Москву», «Солдаты», «Игрок». В 2016 году снялась в остросоциальной драме «Мария» Михаэля Коха. Фильм был показан на кинофестивале в Локарно.
… У меня в детстве сны такие были, где я сама управляла событием, увижу снова самолеты, пугаюсь: сейчас бомба упадет! А потом думаю: нет, сейчас просто упадут сами самолеты. Я знала: что я представлю себе во сне, то и будет.
Сколько вам тогда было?
Не знаю, между шестью и тринадцатью точно.
Это время вашего знакомства с искусством?
Да, коллега моей мамы – мои родители инженеры – обустроил для детей подвал. В нем были две комнаты, в одной рисовали, там стояли мольберты, были бумага, краски, всегда играла музыка. Плату не брали. Я бегала туда, даже когда закрыто было. Прижмусь к двери и стою. Что-то было в лице маминого коллеги Владимира Константиновича, что меня успокаивало. Запах красок, мольбертов давал мне такое особенное чувство безопасности. Мне казалось, он смотрел на нас, детей, по-настоящему, воспринимал нас всерьез. Он, кстати, немец по происхождению. Его звали Шелль на самом деле, а бабушка когда-то изменила фамилию на Чернозубов, чтобы защитить ребенка.
А вашу фамилию не меняли? Брайткрайц – это же немецкая фамилия?
Мои бабушка с дедушкой говорили друг с другом еще по-немецки. Мой отец ужасно этого стыдился, убегал, никогда не учил немецкий. У них не было никого в семье, чью фамилию можно было бы взять после женитьбы или замужества.
Отец не говорил по-немецки, хотя это был его родной язык…
Это был не родной, а язык фашистов.
А вы знали немецкий?
Нет.
Но вы же слышали, как на нем говорили бабушка с дедушкой?
Почти никогда. Они к тому времени уже по-русски говорили. Про наше немецкое происхождение я не знала до тех пор, пока один мальчик в школе не стал меня дразнить: «У тебя немецкая фамилия!» Я маму спросила, а она говорит: «Да, это немецкое имя, ну и что из того?» Мне помнится, он, этот паренек, сказал: «Фашисты»; уверена, он сам не знал, что это означает, и я не знала. Я знала только, что «фашист» означает «немец». Это было одно и то же, так сказать. Тогда это были противники в войне. А русские их победили. Ничего постыдного в этом не было.
А вы были «русскими»?
Ну конечно. Я была «русскими». Немцы были холодными, чужими, непостижимыми. Я при этом уверена, что у меня было много общего с этими людьми. Мой дед бежал в Германию в годы войны, ему было лет 14–15. Он переодевался девушкой, шел к солдатам и пел им песенки высоким голосом. За это ему давали шоколадку или хлеб – есть-то нечего было. Иногда нужно было бежать, когда какой-то солдат заглядывался на него как на девушку.
Как ему пришла идея переодеться девушкой?
Девушке быстрее давали что-то поесть.
Не от хорошей жизни?
Да уж, это точно. Когда они вернулись в Россию, их назвали предателями родины, мужчин отправили в лагеря, женщин и детей высадили в поле в Сибири, где им пришлось рыть землянки, чтобы выжить. Нужно было каждый день приходить в комендатуру отмечаться, нельзя было никуда выехать. В 1955 году надзор комендатуры был отменен.
Какими вы, будучи ребенком, видели этот мир, эти холод и отчужденность с немецкой стороны?
Все было написано на лицах. Бабушка всегда с испуганным лицом. Тревога, порывистость в движениях и в речи. Другое звучание языка. Но меня в детстве не только немецкая сторона пугала, везде и всюду чувствовалась угроза. Вдруг, как будто из ниоткуда, на тебя обрушивается рука, и ты видишь перед собой эту физиономию учительницы-психопатки и чувствуешь боль в ушах, и она плюет на тебя с перекошенным от настоящей ненависти лицом. Это мгновение, когда перестаешь чувствовать себя, выскакиваешь из тела, вокруг пропасть, холод и не знаешь ничего: почему? Что я сделала? И еще замерзаешь. А немецкая сторона в России мне представлялась темной, холодной ямой.
Как вы восприняли Германию?
Германию я никогда не представляла страной, в которой могу жить. Позже, когда часть наших родственников уже переехала, восприятие изменилось. Нам стали приходить посылки. И эти посылки стали для меня Германией: яркие, вкусно пахнущие, сладкие, теплые вещи. Я думала, что все там пахнет и все выглядит так же, как те посылки. Оказалось, точно! Можно было дышать – вдруг, свободно. Люди оказались другими, у них другие лица, приветливые, открытые. Когда мы приехали в Германию, у меня было такое чувство, что здесь ни о чем не надо заботиться.
Заботиться?
В России все время была угроза. Это было связано с переменами. У людей была идея – построить коммунизм, и вдруг им сказали, что все было фейком. Вас обманули. И они не знали, с чего начать. Был ужасно высокий уровень преступности, наркотики, алкоголь всюду. Я неосознанно, нечетко это воспринимала – мне было девять. Когда мне повязали пионерский галстук, мне казалось, что вот и я, наконец, частичка чего-то прекрасного, большого и могучего. Это было настоящее ощущение счастья.
Как вы попали в «Фольксбюне»?
По объявлению в русской газете. Мартин Вуттке, актер и режиссер «Фольксбюне», искал русскоговорящую актрису для летнего проекта в Нойхарденберге на аэродроме. Ставили «Записки из подполья» Достоевского. После премьеры, прямо в костюмах – на мне было такое дырявое платье, – мы с Мартином поехали на его старом «форде» обратно в Берлин, как две фигуры из фильма, к Франку Касторфу. Я, когда зашли в кабинет, увидела за Франком над столом этот портрет и подумала: «Хм. Что за фрик? Это, что ли, Сталина портрет? Не, не может быть». А он, Франк, взглянул на меня и спросил, знаю ли я, кто такой Достоевский. Говорю: «Да». А он спрашивает, читала ли я «Идиота». Говорю: «Конечно!», хотя я не читала. И на следующий день мне позвонили из «Фольксбюне» и пригласили на роль в «Идиоте».
Маргарита Брайткрайц в спектакле Франка Касторфа «Игрок» по роману Федора Достоевского / REUTERS/ PIXSTREAM
А тот подвал, где вы рисовали, можно сравнить с «Фольксбюне»?
Да, смешно. «Фольксбюне», эта дверь там позади, напоминает мне вход в подвал, где я рисовала. Я бы могла пойти и прильнуть к двери. И тогда можно пройти в подвал, в столовую, мне там всегда уютно и чувствуешь себя будто в безопасности. Но «Фольксбюне» – это большое здание. Но и я большая. Мне уже не нужно это чувство защищенности. Вот тогда, в России, где я была маленькой, это было очень нужно.
Тот факт, что «Фольксбюне» прошлым летом прекратил свое существование, – это опять разрыв, прощание, шаг в неизвестное?
В этом, может быть, есть что-то общее с отъездом из России. Но из «Фольксбюне» мне совсем уходить не хотелось, в отличие от отъезда из России. И все-таки у меня всегда было чувство, что я в этом прекрасном, могучем театре случайно.
Возможно, случайности важны, эти правильные случайности, которые ведут по жизни?
Правильно. Потому что иначе я, может быть, и не стала бы актрисой. А я знаю, что это правильно, что я стала актрисой. Я знаю, что я актриса. Это мой талант. Это правильный путь. Но попала я туда благодаря абсолютной случайности.
Круг замкнулся, возвращаясь к вашему деду, который, переодевшись, пел перед солдатами в Шварцвальде. И вы здесь, и играете не от хорошей жизни, которая могла бы быть в «Фольксбюне».
Я уже чувствую это. Сейчас в меньшей степени, но поначалу, прошлым летом, когда должен был начаться сезон, я просыпалась в поту, и мне снилось, что у меня репетиция или я на сцене, и Франк что-то говорит, и я чувствую силу, прямо могучую силу… Куда же с ней теперь?
Вам в последнее время снился сон, в котором бы можно было увидеть будущее или который по-особому важен?
Я много снов вижу, и некоторые сны мне что-то открывали. Я знаю, например, что могу вынести весь касторфский шестичасовой спектакль в главной роли. И знаю, что мужества не хватает в жизни. Во сне это мужество находится. По крайней мере, в тех снах, где я знаю, что я вижу сон и могу что-то сделать.
Вы можете сами придумать такой сон?
Я всегда могла. Не в каждом сне, но я часто вижу сны, которыми я могу управлять.
Беседовала Фабиане Кемманн
