Василию Андреевичу сорок, сорок пять, пятьдесят… «Я всё поджидал, что Провидение как-нибудь за меня похлопочет и пришлет мне жену. Самому хлопотать было некогда. Но Провидение ничего не сделало; верно, не суждено мне, чтобы у меня была моя семья. Лета между тем подоспели и сделали меня весьма нерешительным», – писал Жуковский племяннице Анне Зонтаг в 1831-м.
Провидение не могло допустить, чтобы уверовавший в него, разочаровался, и летом 1840-го дало о себе знать. Российский Колумб романтизма Жуковский, будучи в Вестфалии, принял приглашение давнего друга Герхардта фон Рейтерна посетить его замок под Дюссельдорфом. Остзейский немец Рейтерн когда-то был гусарским полковником, участвовал в Битве народов при Лейпциге, где ему оторвало руку. Теперь же живописец, весьма ценимый императором Николаем I, и глава семейства.
«Я провел только два дня в замке Виллинсгаузен, и в эти два дня были у меня минуты очаровательные. Дочь Рейтерна, девятнадцати лет, была предо мной точно как райское видение, которым я любовался от полноты души… Мне было жаль себя; смотря на нее и чувствуя, что молодость сердца была еще вся со мною, я горевал, что молодость жизни миновалась и что надобно проходить равнодушно мимо того, чему душа могла предаться со всем неистощенным жаром своим… Это были два вечера грустного счастья. И всякий раз, когда ее глаза поднимались на меня от работы (которую она держала в руках), в этих глазах был взгляд невыразимый, который прямо вливался мне в глубину души… Этот взгляд говорил мне правду, о которой я не смел и мечтать».
После отъезда Жуковский пишет Рейтерну: «Там я видел то, что мне вполне было бы счастием, но увидел это уже поздно, мои лета не позволяют мне ни искать, ни надеяться». – «Однако ищи, – отвечает Герхардт, – если она сама отдастся тебе, я наперед на всё согласен». Слово «отдастся» имело целомудренный смысл: если без чьей-либо подсказки дочь решится стать женой поэта.
«На свете много прекрасного и кроме счастья», – говаривал Жуковский. Он все еще колеблется, не веря, что сможет осчастливить девушку. В следующий приезд Василий Андреевич осторожно ухаживает за Елизаветой, рисует ей забавные картинки. Перед отъездом остается с ней наедине. «Подождите, Елизавета, подождите… Позвольте подарить вам эти часы. Но часы обозначают время, а время есть жизнь… С этими часами я предлагаю вам свою жизнь. Принимаете ли вы ее? Не отвечайте мне сейчас же, подумайте хорошенько, но ни с кем не советуйтесь. Отец и мать знают всё, но совета они не дадут». Она бросается ему на шею: «Мне не о чем раздумывать». В Россию он возвращается женихом. В Петербурге знакомые любуются портретом невесты знаменитого поэта: «Вообразите идеал немки. Белокурая, лицо самое правильное; потупленные глаза, с крестиком на золотом шнурке… невыразимое спокойствие, мысль, ум, невинность, чувство… Точно можно на нее молиться».
21 мая 1841 года состоялось венчание по православному, а затем по лютеранскому обряду. Молодые (хотя Жуковский почти втрое старше действительно молодой жены) живут в Дюссельдорфе, потом во Франкфурте; поэт держит экипаж, заботится о нарядах супруги, поддерживает физическую форму, занимаясь на тренажере, имитирующем верховую езду. Кажется, сбывается все, о чем он мечтал. Рождаются дети, с которыми поэт живет душа в душу. Жуковский сочиняет сказки, свои занятия с дочерью Сашей называет «педагогической поэмой».
И вдруг… «У меня плохо. Жена жестоко страдает нервами после болезни. Это так мучительно и для меня, что иногда хотелось бы голову разбить о стену!» Мать Лизхен, близкая в юности к мистическим кругам, посеяла в душе дочери мысль о всеобщей греховности. Земные тяготы сломали нежный цветок. Первая беременность неудачна – жена Жуковского падает духом, неделями не вставая с постели. От тифа умирает ее старшая сестра – Елизавета погружается в бездну отчаяния. Происходит землетрясение в Гессене, и у нее начинается нервное расстройство.
Последний удар наносит политическое землетрясение – революция 1848 года. Супруги удаляются в более спокойные города: они живут в курортных Эмсе, Баден-Бадене. «Тяжелый крест лежит на старых плечах моих, – пишет поэт в одном из писем в Санкт-Петербург, – но всякий крест есть благо. Того, что называется обыкновенно счастием, семейная жизнь не дала мне; ибо вместе с теми радостями, которыми она так богата, она принесла с собою тяжкие, мною прежде не испытанные тревоги, которых число едва ли не перевешивает число первых почти вдвое. Но эти-то тревоги и возвысили понятие о жизни; они дали ей совсем иную значительность».
Стареющего Жуковского постигает новый удар: переводчик слепого Гомера сам начинает слепнуть. Силы иссякают, он чувствует близость конца. Поэт оставляет супруге словесное завещание: «Прежде всего, из глубины моей души благодарю тебя за то, что ты пожелала стать моею женою; время, которое я провел в нашем союзе, было счастливейшим и лучшим в моей жизни. Ты будешь плакать, что лишилась меня, но не приходи в отчаяние: „Любовь так же сильна, как и смерть…“ Полагайся на Бога и заботься о наших детях; в их сердцах я завещаю тебе свое. Благословляю тебя, думай обо мне без печали и в разлуке со мною утешай себя мыслью, что я с тобою ежеминутно и делю с тобою всё, что происходит в твоей душе».
Василий Андреевич Жуковский умер в Баден-Бадене 24 апреля (12-го по старому стилю) 1852 года. После похорон мужа Елизавета изъявила желание уехать с детьми на его родину. Ее мать отправилась помолиться в кирху – и услышала голос: «Отпусти свою дочь в Россию: путь, ею избранный, лучше твоего». Вдова поэта вместе с Сашей и Павлом покинула Германию, однако прожила недолго и скончалась в Москве через четыре года после смерти супруга. Александра Васильевна Жуковская, в память о заслугах отца, стала фрейлиной императрицы Марии, жены Александра II.
Сергей Макин
