Маттиас Шепп на Петербургском международном экономическом форуме / Евгений Биятов / РИА Новости
Многие люди в эти дни в четырех стенах вынуждены искать новое рабочее место. Откуда вы руководите деятельностью ВТП?
Из бюро, хотя у меня есть прекрасный хоум-офис: я живу в доме в Подмосковье. Некоторым моим сотрудникам приходится работать, находясь с двумя детьми и супругом (супругой) в однокомнатной квартире. Работая журналистом в Пекине во время первой эпидемии вируса SARS (прим. атипичная пневмония) в 2003 году, я видел, как многим людям тяжело неделями не покидать свои дома. Те, кто хотят работать в офисе ВТП, могут это делать при условии, что доберутся туда на личном авто или такси, а не на метро. В офисе соблюдается дистанция между сотрудниками.
Вы испытываете страх в связи с происходящим?
Нет, но я понимаю страхи других. У меня есть преимущество – я уже сталкивался с подобной ситуацией, когда руководил азиатским бюро журнала Stern. В апреле 2003 года я выяснил, что власти Китая сказали неправду: они утверждали, что вирус распространяется только в Гонконге. Я провел расследование – оказалось, что в больницах Пекина было зафиксировано более десятка смертей от атипичной пневмонии. Рольф Хильгенфельд, известный немецкий вирусолог, он сейчас снова активно присутствует в медиа – приехал в Пекин за образцом вируса SARS для исследования. Он получил его от китайских коллег в свинцовом контейнере. Контейнер был слишком большим, чтобы хранить его в мини-баре гостиничного номера. Поэтому я предложил оставить его у меня до отъезда. Так SARS прекрасно жил четыре дня в моем холодильнике. Я нарисовал на контейнере череп, однако ни у кого, включая домработницу, и так не было соблазна его открывать.
Картина тех дней сопоставима с сегодняшней?
Когда просочилась информация, что в Пекине были зафиксированы смертельные случаи от SARS, город охватила паника, он быстро опустел. Из-за страха люди сами изолировались, не дожидаясь указов властей. Большинство иностранцев покинуло Пекин. Как стало известно
позже, SARS оказался смертельно опасным, но риск заражения не был высок. Моя жена, москвичка, в тот момент была в России, навещала друзей и родных. Мы решили, что она вмес- те с детьми вернется в Пекин и привезет чемодан с защитными масками и дезинфицирующими средствами. Эти средства я распределил тогда между своими пятью сотрудниками и их семьями. В бюро я измерял коллегам температуру, и мы держали дистанцию. Этот опыт позволяет мне сейчас спокойно спать. Я знаю, что нужно делать.
И что является приоритетом?
Во-первых, здоровье сотрудников и их семей. Мы закупили тысячи масок для наших работников, их жен и мужей, детей и родителей. Во-вторых, важно понимание, что риск присутствует и SARS-CoV-19 обладает неприятным свойством быстро распространяться, однако это не птичий грипп, не Эбола и не чума. В-третьих, я приверженец старомодного подхода к управлению: во время шторма капитан остается на капитанском мостике – видимый всем и вселяющий мужество. Когда вода проникает в трюм, он дает срочные и четкие указания и при необходимости берется за дело сам. Если же корабль тонет, капитан покидает его последним. Но COVID19 не потопит корабль.
Прошло больше месяца с тех пор, как вы в одном пресс-релизе ВТП предостерегали от «поспешных действий, которые, если трезво смотреть на вещи, не облегчают борьбу с вирусом, но вредят экономике». Может быть, наоборот, было бы лучше, если бы Россия решилась на более жесткие меры раньше?
Все страны сейчас вынуждены балансировать между профилактическими здравоохранительными мерами и долгосрочным благосостоянием. Они также должны учитывать волну банкротств, массовую безработицу, экономическую нестабильность и социальную несправедливость. Экономика не должна нести чрезмерные убытки, последствия мер против коронавируса не должны быть хуже, чем сам вирус.
Как вы оцениваете готовность экономики России к преодолению последствий кризиса?
У России есть подушка безопасности из валютных резервов в 550 млрд долларов. Эти резервы достигли в начале марта наивысшего уровня с момента финансового кризиса 2008 года. Центробанк под руководством Эльвиры Набиуллиной во время кризиса 2014–2015 годов под двойным давлением (с одной стороны, санкций, с другой – низких цен на нефть) уже показал, что может стабилизировать рубль. Я уверен, что это удастся и в этот раз.
Что вы думаете об объявленных мерах поддержки бизнеса?
Россия предоставила относительно небольшой пакет помощи. В то же время основная нагрузка легла на компании, которые должны в период объявленных президентом нерабочих недель продолжать выплаты зарплат. Мы опасаемся, что в особенности пострадают малые и средние предприятия (МСП). После «коронакризиса» будет больше государственного и меньше частного бизнеса. Крупные госкомпании будут играть еще большую роль. Мы своими средствами пытаемся повлиять на то, чтобы ограничить наносимый МСП вред.
Слышат ли вас правительственные органы?
Мы видим очень большую готовность российского правительства реагировать на наши предложения, особенно наших партнеров в Министерстве промышленности и торговли и в Минэкономразвития, с которыми мы поддерживаем тесные и ежедневные контакты.
То есть происходит интенсивный обмен?
На совершенно исключительном уровне, чему завидуют мои коллеги во внешнеторговых палатах в других странах, включая такие державы, как США и Китай.
Как сильно коронавирус ударил по немецким компаниям в России?
Недавно мы провели опрос по этой теме и пока подвели предварительные итоги. Тенденция ясна: больше половины из наших 900 фирм-членов вирус сильно или очень сильно затронул. Треть компаний рассчитывает на убытки в размере от 1 до 10 млн евро. Две трети компаний, имеющих производственные мощности в России, борются с нарушенными цепочками поставок и по меньшей мере частичной остановкой производства. Но наши компании закалены многими другими кризисами и в большинстве своем справятся и с «коронакризисом».
Как много запросов о поддержке вы получили в последнее время и как ВТП помогает?
К нам поступили сотни запросов. В первую очередь мы стараемся, чтобы как можно больше фирм-членов вошли в список системообразующих предприятий, которым позволено продолжать работать. Кризисное время – время ВТП. Мы работаем иногда по 12, а то и по 18 часов в сутки, у нас короткие ночи.
Число немецких компаний в России сократилось за последние годы с 6200 почти до 4300. Ряды снова поредеют?
Остаются два тренда. Во-первых, немецкие прямые инвестиции в Россию в среднесрочной перспективе останутся на высоком уровне, даже если COVID19 приведет к промежуточному снижению. Согласно Бундесбанку (прим. немецкий Центробанк), прямые инвестиции – сумма притока и оттока немецкого капитала – в прошлом году составили 2,1 млрд евро. Во-вторых, число немецких фирм снижается с 2012 года и будет, вероятно, сокращаться и дальше. Отчасти и потому, что слабый рост российской экономики и западные санкции приводят к тому, что бизнесмены начинают отделять зерна от плевел. Но у немецких производителей в России, как и прежде, хорошие товарооборот и прибыль.
В бизнесе предпочитают говорить о возможностях, а не о проблемах. Вы видите что-нибудь позитивное в кризисе?
Предприятия, которыми хорошо управляют, станут более быстрыми, более цифровыми и более ориентированными на сотрудников. Эту же цель мы поставили перед собой и во внешнеторговой палате.
Беседовал Тино Кюнцель
