Главный конструктор ГАЗ Андрей Липгарт / Из семейного архива
Андрей Александрович, вы полный тезка вашего знаменитого деда. Значит ли это что-то для вас?
Да, значит. Но не в том смысле, что я должен совершать какие-то особые подвиги, чтобы быть достойным своего имени. Я никогда не отождествлял себя с дедом и не соревновался с ним. Я просто всегда очень радуюсь, когда нахожу подтверждение тому, что память о делах моего деда и само его имя продолжают жить. В том числе, и через меня. И когда при поиске в Интернете данных обо мне читатель попадает на бесчисленные статьи о моем деде и начинает знакомиться уже с ним, я своим именем этому способствую.
Вы помните деда? Что о нем вам рассказывали в семье?
Деда я, безусловно, помню, но без деталей – мне еще и десяти лет не было, когда он умер. В моей памяти дед остался молчаливым, углубленным в себя и неторопливо-деятельным. Неочевидно заботливым. И энергетически необыкновенно мощным. Настоящим главой семьи.
В 1955 году дед получил четырехкомнатную квартиру в одном из жилых корпусов высотного здания гостиницы «Украина», куда семья переехала из коммунальной квартиры в Дурасовском переулке. Когда в 1970-м родился я, то оказался десятым по счету обитателем квартиры в «Украине», где жили мои дед и бабушка, а также их две дочери (младшая – это моя мама) с мужьями и детьми. В 1980 году после смерти деда семья моей тети стала жить отдельно, и мы остались в этой квартире вчетвером – мои родители, старший брат и я. Первые 10 лет моей жизни – как, впрочем, и все последующие – запомнились полным отсутствием семейных скандалов, которые вполне могли бы происходить, учитывая, так сказать, плотность населения. Дисциплина была железная, авторитет деда был непререкаем.
В летние месяцы и без того немаленькая семья увеличивалась как минимум вдвое, поскольку все перебирались на дедову дачу в Болшево, где к обитателям «Украины» присоединялись семьи двоих сыновей деда и бабушки (в Москве братья моей мамы проживали отдельно) и другие более дальние родственники, а также друзья семьи. Все обитатели дачи от мала до велика привлекались к различным хозяйственным делам, без дела не сидел никто, и это очень дисциплинировало и сплачивало. А еще мы любили друг друга.
На выходные на даче собиралось больше 20 человек, а когда в будние дни оставалось человек 10, это называлось «на даче никого нет». И тоже обходились без скандалов, хотя поводы всегда можно было найти. Присутствие деда делало любые выяснения отношений невозможными.
Дача была дедовой страстью, а главной его страстью на даче были цветы. Уникальная сирень, розы, пионы, тюльпаны и, конечно, гладиолусы – главная страсть деда уже среди цветов. У деда было 178 сортов гладиолусов, цветы были невероятной красоты, их он любил деятельно и круглогодично. И ушли из жизни гладиолусы вместе с дедом: в день его похорон 22 марта 1980 года ящики с луковицами гладиолусов, стоявшие на полу в его комнате в «Украине», залило кипятком из прорвавшейся батареи центрального отопления. Когда мы вернулись домой после кремации, нам пришлось ликвидировать потоп и собирать не подлежащие реанимации луковицы любимых дедовых цветов.
Про деда при его жизни нам, его внукам (у деда пять внуков и две внучки), рассказывали две вещи. Во-первых, просто на уровне констатируемого факта, он для нас был создателем «Победы» (машиной этой марки долго пользовались в семье, поэтому не знать, кто эту машину создал, было невозможно). Во-вторых, он вызволил из ссылки в 1947 году свою троюродную племянницу Елену Липгарт (Алю), дочь троюродного брата – расстрелянного врага народа, которая жила в Караганде в бедственных условиях и имела самые смутные перспективы дальнейшей жизни.
С согласия НКВД дед перевез Алю в Горький и принял в свою семью. Впоследствии Аля вышла замуж за моего старшего дядю. Моя мама еще при жизни деда, в 1970-е годы, сумела донести до моего сознания мысль о том, насколько рискованным и героическим был поступок по вызволению поднадзорной племянницы из Караганды. Были и другие истории о том, как дед помогал разным людям, но ситуация с Алей была самая яркая и запоминающаяся. Доктор наук, профессор, орденоносец, лауреат пяти Сталинских премий – это я узнал уже после смерти деда, в семье это никогда специально не обсуждалось. Талант, действенная помощь и способность на поступок – вот что осталось в моей памяти из рассказов о дедушке при его жизни.
Андрей Липгарт с женой и детьми (Горький, 1948 год) / Из архива семьи
Ваши родные избежали репрессий по национальному признаку в годы войны. Как это получилось?
Родные избежали репрессий в годы войны, но не до нее. В 1938 году был расстрелян троюродный брат деда Владимир Липгарт, отец Али; двоюродный брат деда Павел Пельтцер сгинул на Колыме; родной брат деда Сергей Липгарт был расстрелян в начале 1920-х. Тесть Андрея Александровича православный священник Панкратий Милославин был расстрелян в 1919 году. Так что репрессии на уровне расстрелов миновали мою семью лишь в годы войны. А на уровне ссылок и в военные годы не миновали: в 1941-м родная тетка деда Эмилия Рейхерт (ур. Пельтцер) вместе с мужем была сослана в Киров, двоюродная тетка деда Ольга Кракк (ур. Липгарт) и Аля с матерью и родителями матери попали в Караганду.
Репрессий в довоенные годы мой дед избежал благодаря тому, что в 1937–1938 годах он проходил полугодовую стажировку в Америке на заводах Форда и в самый пик репрессий оказался за пределами СССР. А когда вернулся, репрессии уже шли на спад. С началом Великой Отечественной было понятно, что ссылка в Караганду – это лучший вариант из того, что могло ожидать деда и его семью. Моя бабушка быстро сшила рюкзаки для всех членов семьи, когда семье перед отправкой в ссылку дадут 24 часа на сборы. Себе она сшила рюкзак в человеческий рост.
А потом вдруг выяснилось, что рюкзаки не понадобятся. Горьковский автозавод за несколько месяцев должен был превратиться в танковый, и осуществить это в отсутствие людей, досконально знавших производство – главного конструктора Андрея Липгарта и его заместителя Анатолия Кригера, – было бы невозможно. Если бы Липгарта и Кригера отправили в ту же Караганду, государственное задание было бы сорвано, и все оставшееся на месте руководство завода вместе с партийными лидерами города и представителями НКВД приговорили бы к расстрелу. Так что представителям перечисленных выше организаций срочно пришлось думать, как не допустить ссылки Липгарта и Кригера. По итогам изучения их личных дел у Кригера обнаружили русскую по крови бабушку, а у Липгарта родная мать (моя прабабка Адель Армандовна, урожденная Пельтцер) в дореволюционные годы была голландско-подданной. В результате Кригер оказался русским, Липгарт – голландцем, и им предоставили возможность превращать автомобильный завод в танковый.
Как думаете, каково было немцу по национальности в годы войны с Германией выпускать автомобили «Победа»?
Строго говоря, «Победу» в годы войны дед и его сотрудники только начали конструировать. Выпускать эту машину стали после 1945 года. Не думаю, что дед всерьез воспринимал себя как немца. К современной ему Германии даже в историческом смысле дед не имел никакого отношения: Липгарты были прибалтийскими немцами, а Пельтцеры были родом из Штольберга, городка в 10 километрах от Аахена на границе нынешней Бельгии и Германии, и действительно являлись голландско-подданными.
Его отец, мой прадед Арвид Адельбертович Липгарт (в годы Первой мировой войны он переименовал себя в Александра Александровича) дал всем своим детям русские имена и считал, что их первым языком должен стать русский, поскольку они родились и росли в Москве. В результате немецкий язык дети знали слабо. У деда лучше было с английским благодаря двум длительным стажировкам в Америке и в силу необходимости читать специальную литературу именно на английском.
Женился дед на дочери русского православного священника, среди друзей русские явно преобладали. Про немецкую кровь деду и его семье регулярно напоминали, причем не в лучших контекстах, но это не делало из него немца по сознанию и по духу. Думаю, он со спокойной душой работал над «Победой». И если беспокоился, то по многочисленным другим поводам.
«Победа» на Лейпцигской ярмарке 1954 года / Roger Rössling / Deutsche Fotothek / Wikimedia Commons
Несмотря на заслуги перед отечественным автомобилестроением Андрею Липгарту не удалось избежать опалы и «ссылки» на Урал. Вам рассказывали, как в семье восприняли это?
В семье опалу деда восприняли однозначно плохо – как предвестие предстоящей трагедии. В семье сохранились письма деда тех времен. В одном из них он писал, что в такой ситуации люди либо спиваются, либо кончают с собой. В течение всего того года, который дед провел на Урале, он ждал как минимум ареста. Вся семья за исключением деда и поднадзорной Али спешно перебралась в Москву и поселилась в комнате в коммунальной квартире в Дурасовском переулке, где в течение всего «горьковского периода» жизни деда (целых 19 лет!) была прописана моя бабушка Анна Панкратьевна и где после войны под присмотром сестры моего деда Татьяны Александровны в течение каждого учебного года жили старшие дети Андрея Александровича, учившиеся в Москве. Перебрались, как-то обустроились, ждали писем от деда и надеялись на чудо, несмотря на кажущуюся безнадежность ситуации. К великому счастью, трагедии не произошло – в июне 1953 года деда вернули из ссылки.
Что вы знаете о своих предках, как они попали в Россию?
Если быть технически точными, изначально не Липгарты попали в Россию, а Российская империя попала к ним: в результате заключения в 1721 году Ништадтского мира Лифляндия и Эстляндия перешли от Швеции к России.
Официальные свидетельства о роде Липгартов восходят к 1600 году, но история непосредственно нашей ветви семьи ведется с 1753 года. Из максимально далеких предков нам известен только прапрадед моего деда Генрих Иоганн Липгарт (1753–1801). Его сын Александр Фридрих Липгарт (1800–1856) был аптекарем в Пярну, и лишь его сыновья, выпускники Дерптского университета, отправились вглубь страны и осели в селе Щурово под Коломной, где в 1870- е годы Эмиль Александрович Липгарт (1837–1907) основал впоследствии пользовавшийся всероссийской известностью цементный завод, а Адельберт Александрович (1835–1899) открыл аптеку. Позже появились дома в Москве, и сыновья старших Липгартов – отец моего деда Арвид Адельбертович, дед Али Эрнест Эдуардович, наследники цементных заводов Эмиль Эмильевич и Георг Эмильевич – учились уже в Императорском московском техническом училище (будущий Бауманский). В Москве они потом и жили, обзавелись семьями, с разной степенью успешности вели бизнес, а после революции семья разделилась: более обеспеченные эмигрировали, менее обеспеченные и, видимо, более патриотичные остались. Среди оставшихся оказалась и семья Арвида Адельбертовича, моего прадеда.
До революции немцы удерживали в Москве второе место по численности после русскоязычного населения. Понятие «московские немцы» (а ваши родные, очевидно, одни из самых ярких представителей этой группы) стало историей?
Понятие «московские немцы», безусловно, стало историей и отошло в прошлое, оно пользуется лишь локальной известностью, но это не отменяет ни значимости роли «московских немцев» в истории страны, ни необходимости изучать и знать эту историю.
Персона
Андрей Александрович Липгарт
Родился в 1970 году в Москве. Младший внук главного конструктора ГАЗ в 1933–1951 годах Андрея Липгарта. Окончил московскую спецшколу №5 и филологический факультет МГУ. Филолог-англист. Доктор филологических наук (1996), профессор МГУ (1998). С 2019-го исполняющий обязанности декана филологического факультета МГУ.
Беседовала Ольга Силантьева
