Тарелка деда Софьи Симаковой – Фридриха Фраймана / Фото Софьи Симаковой
В постановлении Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 26 августа 1941 года, на основании которого и производилась депортация немцев Поволжья, говорилось, что переселяемым разрешалось брать с собой личное имущество, мелкий сельскохозяйственный и бытовой инвентарь, продовольствие. Всего весом до одной тонны на семью.
Однако историк из Саратова Аркадий Герман считает, что реально в подавляющем большинстве брали гораздо меньше. «До тонны брали в основном бывшие руководящие кадры. В донесении Серова (руководитель операции по выселению немцев из Поволжья) фигурируют факты, когда некоторые бывшие функционеры даже перевозили с собой мебель. Ее заставили выбросить», – говорит он.
Другой саратовский историк Елена Арндт рассказывает, что брали из расчета примерно 100 кг на каждого члена семьи. Вот и выходила тонна: семьи тогда большими были. Вес определяли «на глаз». Брали столько, сколько могло поместиться на подводу, на которой везли вещи до станции. В «джентльменском наборе» обязательно были топор, гвозди, другие инструменты (особенно, если в семье были сапожники, плотники), постельные принадлежности, отрезы ткани, теплые вещи, Библия, сборники церковных песнопений, фотографии. Из еды – хлеб, зерно, копченое мясо (некоторые уже успели забить свиней). Если была возможность, брали и побольше, например зеркала, тумбочки, даже ткацкие станки. Потом такие громоздкие вещи оставляли на берегу или на станции, а местные подбирали. В 1990-х годах Елена Арндт в ходе этнографических экспедиций побывала во многих бывших немецких колониях Поволжья и видела такие предметы быта в некоторых домах. Историк вспоминает, что одна немецкая семья везла с собой в Казахстан тяжеленную вафельницу. Десятилетия спустя ее привезли из Казахстана обратно в Поволжье. А вот при переезде в Германию в 1990-х оставили – тогда тоже было ограничение по весу и вафельница оказалась не нужна. «Брали с собой и то, что дорого доставалось, например, красивую одежду, что-то из посуды. Потом именно такие вещи нередко обменивали на еду, на теплую одежду», – говорит Елена Арндт.
Время на подготовку к длительному переезду, несмотря на распространенный миф про «24 часа на сборы», было. 30 августа в газетах и по радио было объявлено о предстоящей депортации, началась опись немецкого населения. И только 3 сентября пошли первые эшелоны на Восток. Сначала вывозились немцы, проживавшие вблизи железной дороги. Выселение продолжалось до 20 сентября. Срок – сутки на сборы – был в основном для мелких групп немецкого населения. Например, в Калмыкии собрали и вывезли почти 6 тыс. немцев через сутки после объявления им постановления СНК СССР в ноябре 1941 года.
В воспоминаниях депортированных об их сборах часто фигурирует фраза: «Брали самое необходимое». Без подробностей. Но встречаются и душераздирающие детали. Так, историк из Санкт-Петербурга Ирина Черказьянова записала воспоминания Тамары Фроловой, 1930 года рождения, из немецкой колонии Новосаратовка под Ленинградом. Она была немкой по матери, русской по отцу. Родители умерли еще до войны. 11-летнюю Тамару с сестрой не депортировали. Девочки оставались в Новосаратовке и видели, как собираются в Сибирь другие немцы. Тамара рассказала историю, как она очень хотела получить большую куклу у отъезжающих немцев. Те грузили вещи на подводу, а девочка неотрывно следила за ними и очень надеялась, что кукла не поместится на повозку. Кукла ей не досталась – ее увезли хозяева.
«МНГ» собрала несколько воспоминаний немцев о вещах, которые взяли они или их родные с собой в долгую дорогу.
Софья Симакова (пос. Яшкино Кемеровской области)
Моя семья Фрайман – дед Фридрих Фридрихович, бабушка Софья Федоровна с дочерьми Соней (12 лет), Тамарой (3 года) и моей мамой Ирмой (6 месяцев) – были выселены из Марксштадта. Эшелон №748 выехал из Энгельса 8 сентября, приехал на станцию Яшкино 23 сентября. Дедушка был заядлым коммунистом, председателем городского совета Марксштадта. Взял с собой книгу «Сталин о Ленине» на немецком языке. В ней бабушка потом хранила документы. Взяли большой сундук, сделанный руками деда. Он помог им выжить, так как в него поместилось много вещей, которые выменивали позже на еду. Сундук служил им в товарном вагоне кроватью, на нем спали, когда жили на подселении в деревне. Также привезли с собой посуду (сохранилась одна тарелка, из которой всегда ел дедушка). В селе Пача Яшкинского района, куда их разместили, личной посудой тогда еще никто не пользовался.
Сундук Фридриха Фраймана
Светлана Генрихс (село Гришковка Немецкого национального района Алтайского края)
Депортации подверглась семья моей мамы Анны Штель, ей было тогда 10 лет. Их выселили из поволжского села Солянка. Привезли в село Подсосново на Алтае. По рассказам, собирали с собой предметы быта, которые могли пригодиться на новом месте (вафельницы, утюги, скалки, строительные инструменты и другое), но обязательно книги, особенно религиозного характера, прежде всего Библию. Мама вспоминает, что забрали навесной замок от дома и в голодную зиму 1942 года она сама обменяла его на две миски неочищенного зерна.
В школе, где я работаю директором, мы организовали музей. В нем есть библии, семейный альбом, вязаный носочек и вилка. Это вещи, которые передали нам потомки депортированных. Конечно, у каждой из них своя история. Детские гольфики когда-то, еще до войны, были заботливо связаны бабушкой своему внуку. На момент депортации ему было уже 15 лет, и его мама, собирая детские вещи, сложила и их – в семье были еще и младшие дети. Прошли годы, а эти гольфики сохранил уже поседевший Гергард Дик. Остался только один гольфик, но в нем заключено все. Все чувства, эмоции, воспоминания человека о его счастливом, беззаботном детстве. Это как будто свет его души. Уже потомками семьи Дик гольфик был передан в наш музей.
Семья Дик сохранила детский гольфик
Вилка тоже из семьи Дик. Отец, собирая сына в трудовую армию, сказал взять что-то с собой из дома, что напоминало бы ему семью. Сын взял с собой свою вилочку из столового набора, привезенного еще с Волги. А когда вернулся домой из трудовой армии, достал эту вилочку и положил в буфет со словами: «Вот теперь я дома». Такой незатейливый предмет, а означает самое родное, самое дорогое – отчий дом…
Вилка как семейная реликвия
Паулина Кайзер (Самара)
До 1941 года наша семья жила в совхозе Котлубань Волгоградской области, а мама училась в Москве в Зооветтехникуме. Когда пришло известие о депортации, на сборы дали 24 часа. Дед приказал взять с собой валенки и зимнее пальто. Потом они спасли маму, когда она оказалась в трудовой армии в Похвистнево на строительстве нефтепровода. Взяли и гитару. Мама писала деду из трудармии: «Все продай, только гитару не продавай». Берегли валенки, пальто и гитару до самой смерти. Если бы дед с матерью нам что-то рассказывали о тех годах, то и мы бы их сберегли. Сохранились маленький уголок из бабушкиного приданого с мелко вышитыми инициалами МК (бабушку звали Мария-Кристин), довоенные фотографии, сборник церковных песнопений и мамина шкатулка.
В семье Паулины Кайзер сохранились некоторые документы
Ида Лис (село Панфилово Ленинск-Кузнецкого района Кемеровской области)
Папа сам из Мариенталя, но после свадьбы поселился с мамой в колонии Цюрих. В 1939-м его призвали в армию. Служил в Орджоникидзе, войну встретил на линии фронта и уже через несколько дней попал под бомбежку. Оказался в госпитале. Там его и застало известие о депортации поволжских немцев. Написал жене, чтобы брала все, что может. Среди вещей, которые взяла женщина с маленьким ребенком на руках, оказались Библия и сборник пьес, вышедший в 1863 году в Лейпциге, с библиотечным штампом, документы, кружева, видимо, довоенные. Здесь маме было уже не до кружев.
Эльвира Герман (Таштагол Кемеровской области)
Мы надстроили мансарду и там расставили вещи, которые папа привез с Поволжья, а мама – с Украины (правда, на момент начала войны она работала в Москве), а также вещи, которые родные сделали уже здесь, в Сибири. Для меня все они дороги. Папа взял с собой в дорогу деревянный чемодан – вещи куда-то надо было же складывать. Вот он сохранился. От мамы сохранился сундучок. Он точно немецкий – сделан по тому же принципу, по которому немцы дома строили.
В семье Герман вещи хранятся как в музее. На фото чемодан.
А это старинная вафельница
Ольга Гринвальд (Таштагол Кемеровской области)
Папу депортировали с Поволжья, маму – с Северного Кавказа. С собой взяли швейную машинку – она была еще от прабабушки, которая в Россию из Германии приехала, маслобойку. Многие вещи потом на еду обменяли, когда голод был.
Анна Демченко (Самара)
Жили мы на Кавказе, в Азербайджане, в немецкой колонии, выращивали виноград. Я все помню, даже односельчан, кто на верхней улице жил. В Казахстан нас выселяли целым селом. В каждом доме были пианино, патефон. Разве это возьмешь? Взяли подушечки под голову, потом их на картошку поменяли. Верующие Библию брали.
Что стоило брать
5 октября 1941 года жителей Беловежи выслали в Казахстан. В то время Мария осталась в семье старшей из детей. На ее попечении была мать, парализованная бабушка, брат Карлуша и сестренки Фрида и Лида. При выселении они почти ничего не смогли взять, так как приходилось нести бабушку на носилках. Грузились в товарные вагоны, примерно по десять семей в каждом. «Семьи» состояли из женщин, у каждой по 5–7 детей, и стариков. Вместе с ними в вагоне были соседи: Эмилия Зайбель с семью детьми, из которых пятеро были приемными, Маргарита Гольденбайн с тремя детьми. В вагонах не было ни скамеек, ни лежанок, каждый устраивался на собственных узлах. В первом и последнем вагонах эшелона ехала военная охрана. Куда их везли, никто не знал. На вагон давали в день ведро супа, ведро второго блюда и две буханки хлеба. Умерших хоронили прямо у дороги, иногда просто закапывая в снег.
В ноябре прибыли в Казахстан. Эшелон остановился в голой степи, никакого жилья поблизости не было. За прибывшими приезжали казахи на санях. Семья Бехтольд попала в колхоз «Жанабек» под Каркаралинском. На четыре семьи выделили одну комнату, и на том спасибо. Все взрослые и старшие дети были заняты на сельхозработах. В августе 1942 года Мария была мобилизована на шахты Караганды, была на подземных работах. Мать и младшие дети оставались в колхозе. Здесь немного освоили казахский язык, особенно хорошо его выучила Лида, которая пошла в казахскую школу.
Скоро Караганда стала для всех родным городом, здесь появились свои дети, здесь похоронили бабушку и родителей. Шахтерская столица Казахстана, негласная «столица» немцев Казахстана. Здесь все по-другому: лето жаркое и пыльное, зима с трескучими морозами и буранами, снег от угольной пыли черный, но уезжать отсюда уже не хотелось, да и некуда было. Через 30 лет после депортации Мария с мужем побывала в своем родном селе. Все исчезло, остался только колодец. Остались воспоминания. А еще остался молитвенник бабушки. Ветхая книга, с оборванными краями и развалившимся переплетом, первые страницы вообще исчезли. Эта книга жила с ними в том самом доме, который своими руками построил дед Карл, в 41-м книга навсегда покинула родной дом, была с ними в том холодном вагоне, который увозил всю деревню в неизвестность, книга была свидетелем того, как повзрослевшие дети собирались вокруг матери в Караганде, а после ее смерти бережно хранилась в комоде старшей дочери Марии. Теперь книга хранится в Петербурге. Это единственное, что осталось из довоенной жизни, единственное, что стоило хранить все эти годы. Вещь, которую держали многие руки, над которой в размышлении проводили время, к которой обращались в самые трудные моменты. Это ‒ КНИГА.
Ирина Черказьянова на основе воспоминаний мамы, Марии Бехтольд (1926–2007), о депортации из немецкого села на Украине, под Мариуполем, в Караганду. Отца ее матери и ее старшего брата еще до выселения мобилизовали в трудармию, сестру, оказавшуюся в оккупации, угнали в Германию.
Молитвенник бабушки
Подготовила Ольга Силантьева
