
Сцена из спектакля: Эмма, мама Фрицика, оплакивает мужа, погибшего от истощения / Северный драматический театр им. М. Ульянова
Ольга Силантьева
«Удивительно, я не замечала, что все детство, которое я провела на Алтае, и в школе, и в детском саду меня окружали немцы. Просто я не обращала внимания на необычные имена – Гетта, Фелия, Эльвира – и на фамилии – Боггеры, Меннеры, Нейфельды. Ведь это все были немцы, и я с ними очень дружила. Но не знала об их истории. В этом спектакле я исполню роль мамы Фрицика – Эммы».
«В нашей Омской области, далекой от Германии, было много немцев. И в детстве я спрашивал у отца: „Пап, а откуда они здесь?“ А папа, подумав, отвечал: „Они приехали сюда жить и работать“. Вот и все. Больше ничего не сказал. А я так и не узнал, откуда они здесь. В этом спектакле я исполняю роль Фридриха Карловича, отца Фрицика».
Так на сцене, один за другим, появляются все действующие лица. Актеры рассказывают о том, что лично их связывает с российскими немцами и какие роли они играют в спектакле. Удивительно, но ни один из них ранее практически ничего не знал о трагической истории людей, с которыми жил бок о бок в Сибири. Не задумывался о трагедии местных немцев и главный режиссер драматического театра в Таре Константин Рехтин. В 2013-м, когда он искал сюжет для нового пронзительного спектакля о судьбе человека, знакомый преподаватель вуза принес ему повесть Гуго Вормсбехера «Наш двор».

У актеров есть личные истории, связанные с российскими немцами / Северный драматический театр им. М. Ульянова
«Я был настолько поражен силой этого произведения, что все, что меня окружало, не имело такой силы воздействия. Я сразу сказал себе, что я должен это поставить», – вспоминает режиссер. Пять лет он работал над инсценировкой. Первый вариант Гуго Вормсбехер не принял. «Давайте откажемся», – говорит. А уже все запущено, репетиции начались. Доработали на свой страх и риск, договорились о двух показах. На одном из них побывал автор. Пьеса произвела на него впечатление, и он разрешил прокат. Премьера «Папиного следа» состоялась 30 сентября 2017-го.
За два года спектакль показали почти во всех населенных пунктах Омской области, где проживают немцы, не раз в областном центре, а также на фестивалях – в Новосибирске, Санкт-Петербурге, Новороссийске. И вот теперь в Москве – на сцене, на которой играл Михаил Ульянов, – для театра, который носит его имя, это особенно волнительно.
Хотя был момент, когда Константин Рехтин и сам готов был отказаться от своей идеи. Он искал финансирование, и везде ему отвечали отказом. А одну из отповедей запомнил особенно хорошо. «Что вы затеяли? – возмущалась дама, которая могла бы решить вопрос с выделением средств на постановку. – Я прочитала пьесу. Про какого-то немецкого мальчика. Вы что, с ума сошли? У нас в блокадном Ленинграде столько детей умерло!»
В спектакле эти слова произносит директор детского дома, в который привезли маленького Фрицика с сестрой Марийкой. В повести Гуго Вормсбехера их нет. «Но это меня так задело! – рассказывает Константин Рехтин. – Я думаю: так я же ради этого ставлю. Не только в память о погибших и пострадавших, но чтобы вы понимали, что они никакие не враги, а такие же люди, как рядом с вами живут. Я тогда решил: я сделаю этот спектакль!».
Режиссер отказался от линейного сюжета и начал, по сути, с финала – с детского дома, по пути в который Фрицик вспоминает свой дом в Поволжье, своих родных, рассказывает о том, как они живут теперь в условиях депортации. Естественно, четырехлетний ребенок не понимает, что его семью Сталин выселил из дома и отправил в далекую Сибирь из-за немецкой национальности, из-за того, что Гитлер развязал войну против Советского Союза. Но зритель-то понимает, по чьей вине Марийку растерзали волки: в тот момент, когда она корчится в предсмертных муках, на заднике появляются кадры кинохроники, в которых то отец народов, то фюрер зовут людей в светлое будущее. Смелое режиссерское решение в нынешнее время.
Я думаю: так я же ради этого ставлю. Не только в память о погибших и пострадавших, но чтобы вы понимали, что они никакие не враги, а такие же люди, как рядом с вами живут. Я тогда решил: я сделаю этот спектакль!
Пьесу принимают по-разному. На одних фестивалях ей дают премию «За художественную убедительность, искренность и своевременность в осмыслении прошлого», на других – разносят за то же самое в пух и прах. Со словами: «Это про каких таких немцев вы тут поставили спектакль?! Они давным-давно по-русски должны говорить, а вы тут еще по-немецки разговариваете!». В спектакле действительно звучит немецкая речь.
В финале председатель колхоза, в который попала семья Фрицика, зачитывает строки из Указа Президиума Верховного Совета СССР от 29 августа 1964 года: «В Указе от 28 августа 1941 года… в отношении больших групп немцев – советских граждан были выдвинуты обвинения в активной помощи и пособничестве немецко-фашистским захватчикам. Жизнь показала, что эти огульные обвинения были необоснованными…» «В общем, не виноваты вы! Родина наша – и ваша – так решила», – радуется он. Тени погибших в невыносимых условиях пребывания в трудовой армии и на спецпоселении слышат его.
Под самый занавес, когда у многих зрителей текут слезы, звучат хрестоматийные для российских немцев строки в исполнении Людмилы Зыкиной:
Издалека долго течет река
Волга.
Течет река Волга, конца и
края нет.
Среди хлебов спелых, среди
снегов белых
Течет моя Волга, а мне
семнадцать лет…