Письмо в газету – это особый вид коммуникации в советское время, когда не существовало не то что Интернета, но и даже возможности напрямую друг с другом свободно и открыто обсуждать затрагивающие жизнь и интересы человека вопросы, а необходимость поделиться насущным, попросить о помощи, воззвать к справедливости была острая. Газеты и журналы были своего рода отдушиной, они сами побуждали читателя делиться мыслями и проблемами. Немногие, правда, в стране знали, что в крупные редакции, такие как «Известия», раз в год приходили сотрудники Комитета госбезопасности и читали всю почту для выявления нелояльных читателей и составления представления об общественных настроениях в стране. Мелкие же газеты выполняли подобные функции руками собственных редакторов и журналистов – составляли обзоры писем с определением наиболее важных для партийных и правоохранительных органов тем.
Отделы писем
В послевоенное время, особенно после смерти Сталина, страх делиться своими нуждами и мыслями стал постепенно отступать, газеты, радио и телевидение, а также и даже в первую очередь партийные и государственные органы стали получать от граждан всё больше и больше писем. Ежегодно сотни тысяч писем. Чаще всего эти послания шли под грифом «жалоба» и после рассмотрения из редакции «спускались» как раз туда, откуда пришло письмо, туда, где, собственно, и творилось очередное безобразие. Лишь отдельные послания от граждан, проходя литературную обработку, попадали на полосы периодических изданий.
Отделы писем в газетах и журналах по численности сотрудников были самыми большими. В тех же «Известиях» это был коллектив почти в полсотни человек. Когда началась перестройка и многие издания после выхода в свет в 1990-м Закона СССР «О печати и других средствах массовой информации» заявили о своей независимости и, как следствие, стали испытывать финансовые трудности, первыми под сокращения попали именно эти структурные подразделения. Практически все крупные газеты и журналы объявили, что больше не будут рассматривать письма, поступившие в редакции, и это был крутой поворот от советской модели СМИ, достаточно лицемерно внушавших своим читателям, что их мнение что-то стоит, к новой – когда это мнение просто стало игнорироваться.
Работа с письмами в «Neues Leben»
Отдел писем газеты на немецком языке «Neues Leben» (издание «Правды»), которая выходила с 1957 года для советских немцев, как и везде, был одним из важнейших. В нем велась первичная работа с письмом читателя. Оно проходило регистрацию, сотрудник отдела знакомился с его содержанием и принимал решение, что с ним делать дальше: направлять в профильный отдел редакции в соответствии с затронутой человеком темой (экономика, образование, здравоохранение и т.д.), отправить по инстанциям, чтобы на месте разобрались с проблемой (львиная доля почты никогда не публиковалась, а шла в органы власти на местах – с просьбой принять меры по жалобе человека – и в конечном счете попадала как раз к тем, на кого человек жаловался), или оставить в отделе для последующей публикации.
В 1970–1990-х годах в каждом еженедельном номере присутствовал разворот (то есть две газетные страницы) с читательскими материалами. Но и на других полосах появлялись материалы, пришедшие от непрофессиональных журналистов – от людей из глубинки. Редакция поощряла писательскую активность так называемых рабкоров (рабочих корреспондентов), которые получали от публикаций за собственной подписью моральное удовлетворение и гонорар, а иногда и материальные поощрения (в виде подписки на газету). На полосу отбирались пришедшие самотеком письма «про хорошее» (людей, события, деятельность партийных комитетов или руководителей колхозов). На основе иных идеологически выдержанных читательских посланий готовились редакционные обзоры писем. В редких случаях письмо «звало в дорогу» – в ответ на обращение гражданина в командировку отправлялся или корреспондент из Москвы, или собственный корреспондент, работавший в регионе, поблизости от автора письма. Наконец, на основе обращений по сложным вопросам готовились аналитические записки для партийных органов. В случае с «Neues Leben» это был Идеологический отдел Центрального комитета Коммунистической партии, куда газета сообщала о том, как положение советских немцев самими немцами оценивается, что думают люди по поводу упраздненной в годы Великой Отечественной войны автономии на Волге, как воспринимают сохраняющуюся дискриминацию по национальному признаку при приеме на работу или выборе места жительства, что хотят видеть в сфере обучения родному языку и т.д.
Всю эту профессиональную «механику», конечно, знал любой сотрудник редакции, даже если и не работал в отделе писем.
От практиканта до редактора
Я пришла в «Neues Leben» по распределению после окончания с отличием факультета журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова в августе 1979 года. Конечно, к тому времени институт трудоустройства студентов серьезным образом изменился, каждый стремился сам найти себе рабочее место. Поэтому я еще в начале пятого курса прошла в «Neues Leben» практику и уже была для редакции не чужим человеком. Начинала корреспондентом, а потом была собственным, специальным корреспондентом, ведущей раздела «Jugendtreff», и. о. редактора отдела. Приходилось и отвечать на письма трудящихся, и делать обзоры читательской почты, и выезжать в командировки, откликаясь на просьбы о помощи. Проработала я в редакции до сентября 1989 года, до момента поступления в аспирантуру, где стала изучать проблемы немецкой печати в России.
Оказалась я в газете как раз тогда, когда в Казахстане произошли выступления против организации в Целиноградской области Немецкой автономии. Конечно, никто открыто в редакции об этом не говорил, и всё-таки все знали, что за тысячи верст от нас творится что-то странное и запретное. Ни одного журналистского сообщения и тем более читательского письма на эту тему никогда на страницах газеты опубликовано не было. Цензура в «Neues Leben», как и в других советских СМИ, существовала в лице строгого дядьки с красным карандашом, и все прекрасно понимали, что можно и чего нельзя выносить на полосы.
Но это тревожное молчание коллег показывало, что и редакция непростая, и тема, которая в центре ее внимания – советские немцы, – острая, больная, особенная.
Поэтому опубликованные в газете письма – это вовсе не «жизнь как она есть», а самоцензура авторов, помноженная на цензуру редакции. И всё же эти послания – свидетельства времени. На страницах «Neues Leben» можно встретить и рассказ о доброй учительнице немецкого, и критику в адрес партийного работника, с прохладцей относившегося к своему делу, и гордость за высокие надои в родном колхозе, и рекламу местной самодеятельности. Острые темы прошлого и настоящего немцев в СССР стали появляться только с началом перестройки. Их драйвером были актеры Немецкого драматического театра в Темиртау. Они требовали (именно требовали), чтобы на страницах газеты стали обсуждаться проблемы депортации и спецпоселения.
Обстановка в редакции
И внутри редакции с середины 1980-х годов ситуация стала накаленной. Идеологический отдел ЦК КПСС получал множество заявлений, докладных записок, да и просто доносов сотрудников друг на друга. Конечно, многое было обусловлено непростой темой прошлого и настоящего советских немцев, но также и тем, что в редакции работали самые разные по своим профессиональным и моральным качествам люди.Журналистский коллектив был многосоставным, хотя и небольшим (в лучшие свои годы не превышал 30–40 человек): несколько редакторов отделов были из числа активистов, которые в 1964–1965 годах участвовали в формировании делегаций советских немцев к руководству страны, а затем были приняты на работу в газету, получив в столице жилье. Были люди, очевидно, сотрудничавшие с органами госбезопасности. Многие сотрудники, люди разных национальностей, попали в газету просто потому, что были профессионалами и понимали немецкую тему.
Сегодня, наверное, будет правильно не утаивать, что тогда творилось. А было вот что: в редакции существовало четкое деление сотрудников на немцев и не немцев. Причем многие советские немцы языка родного не знали, но это не лишало их чувства превосходства над сотрудниками других национальностей.
Общий настрой можно описать так, как это сделал один откликнувшийся уже в 2021 году на мое выступление на Культурно-историческом семинаре (привожу пассаж целиком из мессенджера): «Кто вам дал право говорить или писать, или даже рассуждать о нас (российских немцах)? Не прикасайтесь к нашему сакральному. Не надо лапать и марать наше святое. Вы занимайтесь лучше исторической памятью российских евреев! А мы российские немцы и без вас разберёмся со своей историей и памятью» (орфография сохранена). Я прочитала это послание – и услышала голос из прошлого, голос «Neues Leben»…
Тяжелая морально-психологическая атмосфера в коллективе, разумеется, никогда не выплескивалась на полосы газеты. Но она свидетельствовала о неизбежности перемен не только в нашей редакции, но и в журналистике, да и в целом в стране. «Neues Leben» заплатила большую цену за переход из социализма в новое время – она просто перестала существовать. Мне жалко газету. С ней была связана молодость. Но ее, как прошлое, не вернуть…
Три письма из 75, вошедших в книгу «Точка зрения» (2023)
В редакцию «Neues Leben»
Железнодорожники на станции Курган и ее многочисленные гости недавно стали свидетелями необычной сцены. Пожилой человек стоял на краю перрона. Глаза его, полные надежды, были прикованы к окнам медленно проезжавших мимо вагонов.
Поезд остановился. Мужчина раскрыл руки, что-то прошептал белыми от волнения губами и с напряжением уставился на крепкого молодого человека, только что спрыгнувшего с подножки и спешащего к нему. Этого мгновения оба ждали десятилетия. Они утонули в объятиях друг друга. […]
Так встретились отец и сын после 26-летней разлуки.
…Дело было в 1938 году, во времена культа личности. Готлиба Яковлевича Хайнриха арестовали по доносу. Его жена Ольга Яковлевна осталась одна с четырьмя маленькими детьми. Старшему сыну, Николаю, было 7 лет, младшему, Адольфу, – только 3.
Потом началась Великая Отечественная война. В 1941-м была арестована Ольга Хайнрих. И она стала жертвой ужасной клеветы. Дети остались одни со старенькой бабушкой. Через год сироты были эвакуированы с Украины – они тогда жили в Луганской области – в Казахстан. Их разместили в совхозе Аральский Кустанайской области. […]
В 1946-м 10-летний Адольф и его младшие сестры Наташа и Ира оказались в детском доме. Время шло. Адольф вырос. Женился, у него родились две дочки. С семьей Адольф переехал в Орск. Здесь он пришел слесарем на наше предприятие в отдел ремонта.
Однажды он случайно встретился с Андреасом Ширлингом, трактористом из Норильска. В разговоре тот упомянул, что когда-то в Красноярском крае встретился с человеком, которого тоже звали Хайнрих, Готлиб Яковлевич Хайнрих. […]
Г. Гинзбургский (Орск, 1964, № 37 (912))
В редакцию «Zeitung für Dich»
Когда я услышала, что Ельцин планирует предпринять путешествие в Саратов и другие города Поволжья, я сразу же подумала: «Добром такое турне для российских немцев не кончится».
8 января я смотрела по телевизору и слушала по радио, как он перед собравшимися рабочими совхоза «Осиновский» по громкоговорителю орал во всё горло, что «никакой автономии не будет», он «это гарантирует». Если и будет, то только в Волгоградской области, где министр обороны Шапошников отдает немцам пустой военный полигон. Как только они там компактно поселятся – чтобы их не меньше 90% было, – тогда, может быть, можно будет и дать что-то типа области. Итак, Ельцин и Шапошников отдают «по доброте душевной» военный полигон на Волге.
А директор фабрики в Нижнем Тагиле И. Бачевский зовет немцев на танковый полигон. Ну, «добрые демократы», где у вас еще есть свободные места для российских немцев?
Эй, вы, немцы, ну чего вы уперлись в автономную республику, да еще и на земле ваших предков, удобрявших ее потом и кровью более двух столетий и плативших за нее золотом? Вы что, не знаете, где ваше место? Там, на зачумленных, грязных полигонах. Разгребите их, приведите в порядок, так, чтобы с экологией всё нормально стало, – вот ваша «святая обязанность». А потом мы еще подумаем, стоит ли вам давать что-то наподобие автономной области…
Эрна Закс (Тирасполь, 1992, № 4)
В редакцию «МНГ»
Уважаемая редакция! В последнем номере газеты меня глубоко тронула статья Олега Винса, который поставил вопрос: «Реально ли восстановить храм в бывшем Мариентале»? Мне это близко, потому что все мои предки, дедушки и бабушки, мама и папа родились и проживали в селе Луи Мариентальского кантона.
В 1992 году меня как директора Карабалыкской опытной станции пригласили на симпозиум в Саратовский НИИ сельского хозяйства Юго-Востока. После завершения научных мероприятий я решил посетить родину родителей. После ухоженных целинных поселений Кустанайщины от разрухи левобережной части Саратовской области впечатление складывалось не очень благоприятное. Заехав в одно из хозяйств, я познакомился с его директором. Разговорились. Он сослался на засушливость климата и трудность в доставке стройматериалов, отсюда и недостатки в благоустройстве. Особенно меня расстроило множество полуразрушенных кирх и других кирпичных зданий. Но храм в Мариентале (вернее, здание) тогда еще был в сохранном виде. Его монументальность и основательность очень впечатлили. Я нашел и дом моих родителей, в нем живут люди, переселенные из Белоруссии. Я рассказал им свою историю и поблагодарил их за то, что сохраняют дом. Мое мнение: храм надо восстанавливать, как и Республику немцев Поволжья. Государство и русский народ, как и немецкое население, от этого только выиграют. Я готов в этом участвовать.
Владимир Зальцман (с. Ясные Поляны Троицкого района Челябинской области, 2021)
