Но мало кто знает, что крупнейший из послевоенных немецких ученых-славистов, тончайший знаток русского языка, директор Института славистики Кёльнского университета, автор первого в мире «Лексикона русской литературы ХХ века», профессор Вольфганг Казак (1927—2003) обязан своему выбору жизненного пути пребыванию в советском плену.
Вольфганг Казак, по его словам, «имел счастье вырасти в совершенно антифашистской, антинацистской писательской семье». Его отец — выдающийся немецкий писатель Герман Казак, который стал известным после падения Третьего рейха, а с 1953 года в течение последующих десяти лет избирался президентом Немецкой академии литературы и языка. Его главный роман «Город за рекой», изданный в 1947 году, был переведен вскоре на многие языки. Русский перевод появился только при Горбачеве: советская цензура понимала, что его критика нацистского тоталитаризма может быть применима и к советской системе.
В 1943 году 16-летнего Вольфганга, как и других ребят его возраста, призвали на военную службу: сначала в противоздушные войска в качестве помощника люфтваффе, а в начале 1945-го — в армию, где ему удалось стать санитаром. Он оказался на фронте под Берлином 24 апреля, а уже 30-го попал в плен к полякам, которые передали его советским войскам.
Казак считает, что он выжил в советском плену благодаря русскому офицеру, оперу НКВД по фамилии Гришечкин. В критический для пленного, истощенного немца момент Гришечкин вдруг вызвал его, полуживого, из лагерной больницы к себе, узнав от кого-то, что Казак к тому времени уже немного владел русским языком.
Вольфганг Казак поведал мне, почему вообще стал изучать русский: находясь в этом жутком состоянии в лагере, он понял, что чтобы выжить физически, у него есть лишь один шанс — овладеть русским языком. И он поставил себе эту задачу. Узнал, что у одного из пленных были русская грамматика и словарь. За пару дней переписал то, что ему было нужно, и стал самостоятельно учить русский. А через 6 недель выяснилось, что освободилось место переводчика на кухне. Две или три недели Вольфганг работал там переводчиком, питался нормально, даже мог помочь друзьям своей пайкой. А через какое-то время его вызвали к оперу Гришечкину. На вопрос боялся ли он допроса, Казак поясняет: «Этого я как раз совсем не боялся, так как у меня, с политической точки зрения (отношения к нацистам и т. п.), совесть была чиста: мой папа в 1933-м сразу же потерял свою работу».
Допрос велся по-русски, и для полуживого пленного немца Казака этот экзамен стал первой возможностью проверить прежде всего самого себя, может ли он уже общаться по-русски. Оказалось — может!
А еще спустя месяц этот же офицер спас Казака от «подписки», то есть согласия на сотрудничество в качестве гэбэшного сексота. Произошло это так. Однажды пленного как владеющего русским снова вызвали в кабинет, где уже, кроме Гришечкина, сидели еще несколько офицеров. Они о чем-то спрашивали Казака, он что-то мямлил. Все это время Гришечкин молчал, и вдруг говорит офицерам: «Вы что, не видите, что он еще недостаточно владеет русским, не стоит с ним терять время, вызовем его позже». И вдруг — как заорет на пленного: «Во-о-он отсюда!!!». Это явно была показная грубость, рассчитанная на офицеров. Просто, как Казак потом понял, Гришечкин таким образом решил его спасти. А через четыре месяца был транспорт на родину: часть самых слабых пленных, к каковым можно было отнести и Казака, отпускали в Германию. Но Вольфганга в алфавитном списке не оказалось. Зато в самом конце списка неожиданно были приписаны фамилии Казака и еще троих пленных, отправляемых в Германию (было ясно, кто эту приписку сделал, защищая фамилию Вольфганга еще тремя другими). Сам Гришечкин ехал в этом же эшелоне начальником и взял его в свой вагон. Вагон был товарный, как и все остальные, но с печкой, кроватями для офицеров и… одними огромными нарами — для Казака. И все две недели, пока они ехали из Кузнецка (под Пензой) до Франкфурта-на-Одере, он работал переводчиком, его кормили. И вот таким образом он был освобожден из плена, вернулся домой, в Германию. Потому он и убежден, что русский язык спас ему жизнь.
Прибыв в родной Потсдам, он решил посвятить свою жизнь русскому языку. Выбрал профессию переводчика, сдал в том же Потсдаме экзамен на аттестат зрелости, затем в Гейдельберге с помощью отца поступил в Институт переводчиков университета, по окончании которого в 1951-м сдал экзамен на синхрониста. А еще через два года, уже в Гёттингенском университете стал доктором филологии, написав работу о Гоголе.
Погружаясь в русский язык, он стал не просто переводчиком, а ученым-славистом, авторитетным исследователем и популяризатором русской литературы. Из 900 публикаций В. Казака — около 20 переводов книг русских писателей, от Достоевского до современных авторов.
В 1955—1968 годах он работал в немецком МИДе: был одним из переводчиков в делегации канцлера Конрада Аденауэра, первым переводчиком посольства ФРГ в Москве, организовал первую немецкую выставку в СССР и обмен учеными между нашими странами, внеся важный вклад в развитие культурных связей между ФРГ и СССР. Однако затем в течение 17 лет ему не выдавали визу для въезда в СССР. Это и понятно: ведь в то время профессор публично говорил о настоящей русской литературе. Он включил в свой «Лексикон» статьи о запрещенных тогда в СССР писателях — Иване Шмелеве, Дмитрии Мережковском, Зинаиде Гиппиус, Гумилеве, Ахматовой, Мандельштаме, Клюеве и др. С момента выхода в свет «Лексикона» в 1976 году и вплоть до начала перестройки его главный труд был в СССР запрещен. Только в 1996-м в переводе на русский он вышел в России.
«Короче говоря, без моего плена в СССР и без капитана Гришечкина, — улыбается доктор Казак, — мы бы с вами сейчас не беседовали… Будучи в плену, я пережил то, что заронило в моей душе доверие и внутреннюю близость к русским».
