Мне 38 лет. Родился и вырос в селе Луково Тельмановского района Донецкой области. В райцентре Тельманово окончил школу, поступил в Донецкий государственный институт физической культуры и спорта. Стал преподавателем физкультуры и тренером по вольной борьбе. Работал по специальности, открыл небольшой бизнес.
В 2014 году, когда на Донбассе начались военные действия, я с женой приехал в Ростов. Мы ждали ребенка, боялись, что будет выкидыш. В Донецке уже стреляли, у нас стреляли. Таможни были разбиты. Поехали на машине через Керчь. Месяц пожили у одних родственников жены, месяц – у других. Все думали: вот-вот закончится, вернемся. Даже на статус беженца не подавали документы. Ближе к родам стали искать квартиру. Сын родился в октябре 2014-го. И все равно ждали, что вот сейчас все закончится, и мы поедем домой. А оно затянулось. До сих пор мы здесь.
Моя мама, дядя Сергей Клеймуш, двоюродная сестра Анна и ее семья остались в Луково. Когда сильно стреляли, привозили их сюда, в Ростов. Тише становилось – обратно отвозили. В прошлом году вроде на Донбассе поспокойнее стало, хотели домой вернуться, к родителям. Хорошо, что не поехали.
Мы не нахлебники. Мы ни от кого ни копейки за эти годы не получили. Но мы и не просили. Ситуация на Донбассе оставалась напряженной, и мы подали документы на получение российского гражданства. Прошли огонь и воду. Хорошо люди были, которые немного помогали в этом деле, направляли. Мы как слепые котята тут по Ростову ходили, с одного райотдела в другой. «Вы соотечественники или не соотечественники, беженцы или не беженцы, по какой вас программе оформлять?», – спрашивали нас. Мы когда делали документы, чуть ли не жили около райотдела в Советском районе. В 4 утра я приходил, в 12 уходил. Никому не пожелаешь того, что мы прошли. Пять лет у нас не было документов, даже медицинских полисов. Мы в больницу не могли обратиться, ребенка показать. А ведь нужно было регулярно проходить осмотры. Хорошо, мы сами не болели. Когда российский паспорт получили, хоть чуть-чуть как люди вздохнули. У меня было свое ИП в Ростове, но когда началась пандемия, его пришлось закрыть. Если бы не жена – Екатерина у меня стоматолог – не знаю, как жили бы. Сейчас мы всей семьей по возможности участвуем в деятельности местной организации российских немцев, наш сын играет в театральных постановках на немецком языке.
Конечно, эти годы мы думали о переезде в Германию. Мои бабушки и дедушки, прабабушки-прадедушки – все жили на Донбассе. Здесь было много немецких колоний – и Принцфельд, сегодня Григоровка, и Луково, Розенфельд, Нью-Йорк и другие. В 1941-м кого-то из родных депортировали в Сибирь, кого-то отправили сразу в трудармию, в Богословлаг. Моя прабабушка Мария Клеймуш осталась в Луково, на оккупированной территории. В 1943–1944-м, когда немцы стали отступать, ее с пятью маленькими детьми переселили в Третий рейх. После войны они смогли вернуться на Украину. Прабабушка Мария сказала, что там ее ждет муж, и ей разрешили. Но своего Готлиба она там, конечно, не встретила. И вообще они ничего не знали долгое время друг о друге. Уже в 1950-х он приехал к ней из Казахстана. Оказалось, там у него новая семья. Прабабушка не стала его удерживать, но и с ним не поехала, хотя он звал. Так она и осталась здесь. Бабушка, Ефросинья Готлибовна Клеймуш, 1935 года рождения, тоже никуда уезжать не хотела. Когда она умерла, моя мама, которая вышла замуж за Владимира Приса, подала документы на переезд в Германию. Нам пришел ответ, и в 2009 году мы поехали в посольство Германии в Киеве сдавать шпрахтест. Но мама его не сдала. Вышла в слезах. Говорю: «Мама, что ты расстраиваешься? В следующий раз сдашь». А она отвечает: «Больше я не поеду сдавать».
Сейчас они там. В Тельмановском районе живут и дядя Леонид Клеймуш с женой, двумя детьми, у их дочери есть своя семья. Сын дяди Сергея Клеймуша Владимир, мой двоюродный брат, живет в Мариуполе. С 2014 года мы с ним ни разу не встречались. У него двое детей – Эрик и Амелия. Как они там сейчас?
Я здесь. Мы хотим в Германию. Но как мы туда попадем? Мы оказались между молотом и наковальней. У моих родных часть документов – российские, часть украинские. На те, что выданы Украиной, мы не можем здесь поставить апостиль. Я обращался в ЗАГС в Ростове. Он отправлял мои документы на Украину с просьбой подтвердить сведения. А на Украине отвечали: идут военные действия, мы не можем подтвердить. В ЗАГСе только руками разводили. Не знаем, что делать.
Да, мы слышали, что сейчас немцев с Украины принимают в лагере во Фридланде даже без документов. Но как сестре с нашими родителями до туда добраться? К тому же у Анны муж призывного возраста, его не выпустят из страны. Она пока отправила свою дочь к нам. Сама уехать не может. А родители престарелые? А хозяйство? А корова? Ее же утром доить нужно, вечером. Вот и сидят в подвалах, когда обстрел. Закончат стрелять – идут в дом. А брось его сейчас, и разнесут тут же. И телевизор вынесут, и холодильник, и все добро, что нажили. Мародерство процветает. Сейчас много тех, кто не работал, ничего не делал – за два часа придут в дом, вынесут все.
Может, нас и приняли бы во Фридланде с нашими документами. Мы же тоже из зоны военных действий. Вот хотим написать в Германию, спросить, сможет ли она нас принять.
Записала Ольга Силантьева
