«Я не существую без нарратива»

Кирилл Рихтер – один из самых востребованных молодых российских композиторов. Он пишет музыку для симфонических оркестров, авторского кино, балета, и все это без академического музыкального образования. А билеты на концерты его Richter Trio улетают за считаные дни. «МНГ» поговорила с ним о синдроме самозванца, молодежной аудитории и критике.

Музыка Кирилла Рихтера нравится и завсегдатаям Эльбской филармонии и Альберт-холла, и тем, кто бывал на его концертах в «Зеленом театре» ВДНХ Кирилл Каллиников / РИА Новости

Личное дело

Кирилл Рихтер родился 7 декабря 1989 года в Наро-Фоминске. Композитор-минималист. За год экстерном окончил музыкальную школу. По образованию графический дизайнер, учился на графическом факультете филиала института ядерной физики МИФИ и в Британской высшей школе дизайна (отделение моды).

Музыкальная карьера началась в 2016 году, когда он выложил записи своих вальсов на платформе SoundCloud. Его заметил шведский лейбл. В 2019 году вышел дебютный альбом «Chronos», в том же году состоялась премьера балета Сергея Полунина «Распутин», для которого Рихтер написал музыку. Четыре года назад создал Richter Trio, с которым выступает на российских и европейских концертных площадках и фестивалях.

Кирилл, у вас немецкая фамилия и довольно и довольно распространенная в Германии. Знаете ли вы что-нибудь о ее происхождении?

Мой прадедушка – эмигрант из Германии – Йохан Рихтер или Иван Иванович Рихтер, его семья жила в Магдебурге. Прадед учился в семинарии, закончил ее с отличием. Играл на кларнете. Он единственный музыкант в нашей семье, о котором я знаю. Они жили под Курском, в 1937 году прадеда арестовали и репрессировали, он отбывал наказание в Самарлаге. После 10 лет лагерей вернулся домой и умер в тот же день.

Ваш «Русский Реквием» посвящен, кажется, в том числе и прадеду.

В первую очередь он написан в память о нем. Это раны, которые раскрываются для всех, как мне кажется. Через личные истории.

Как вам кажется, ваша фамилия помогла вам в некоторой степени стать узнаваемым? Вы уже много раз объясняли, что не родственник Святослава Рихтера.

В детстве меня никто не называл по имени, просто говорили: Рихтер. В России эта фамилия, наверное, не совсем обычна, более того – музыкальна. Я никакого отношения к Святославу Теофиловичу не имею, никаким образом не претендую на его лавры. У меня своя жизнь и свой путь. Не менять же фамилию?

Почему вашим инструментом стало именно фортепиано?

Моему брату как-то купили синтезатор, и он ему не понравился. И я как младший брат «донашивал» за него эту вещь. Мне было очень интересно, там были записаны классические упрощенные аранжировки из балетов, «Турецкое рондо» Моцарта, еще что-то, а нот не было. Ну я и начал подбирать на слух. Когда мама это заметила, то решила, что я буду иногда ходить к преподавательнице в соседний дом. Так и делал, позже сколотили фортепьянное трио с двумя девушками и выступали во всяких местных ДК. В общем, какая-то часть детства прошла на сцене. А потом я понял, что в российских реалиях профессия музыканта не совместима с жизнью, с какими-то адекватными заработками. Я бы хотел поступить в Академию им. Гнесиных, но у семьи не было средств, и поступил туда, куда можно было поступить, и чтобы еще не воротило от будущей специальности. Так оказался на графическом факультете МИФИ, закончил его с отличием.

Но вернулись к музыке и очень быстро взлетели.

Это вам так кажется. Я три с половиной года выступаю.

Вы про то, что этому всему предшествовала большая работа?

Примерно про это, да.

Есть синдром самозванца?

Уже нет. Я расслабился. Я понимаю, что нахожусь сейчас на своем месте. Я разделил проекты, над которыми работаю, и мне все стало гораздо понятнее. Вопросов к себе не осталось.

Можно было бы назвать репертуар Richter Trio более легкой, более понятной музыкой, и сомневаться, переживать, что она не соответствует каким-то академическим стандартам, или даже не стандартам, а ожиданиям. Но это все один большой субъективизм людей, которые попали в российскую академическую образовательную парадигму, но я-то тут при чем? У меня есть серьезные симфонические сочинения, есть теперь балет, есть музыка к кино. Есть Richter Trio, в котором я что хочу, то и делаю.

Можете ли вы представить, что вашу музыку, ту, что вы сами исполняете во время концертов, будет играть кто-то другой?

Могу представить. Но если я могу играть, если я в силах, то считаю, что какие-то первые исполнения, премьеры с оркестром должен собирать я. Понятно, что в трио у нас совершенно другое взаимодействие. В оркестре же я вполне могу отдать место пианиста кому-нибудь еще, но пока мне не хочется этого делать. Я пишу соло для виолончели, скрипки, для квинтетов, и это исполняется без моего участия.

А чтобы пели?

У меня пока не так много сочинений в вокальном жанре. Настолько немного, что ни одного (улыбается). К премьере готовится «Русский Реквием».

Он будет с голосом?

Вообще, реквием – вокальное сочинение. Просто в Швейцарии мы делали инструментальную премьеру (прим. «Русский Реквием» был впервые исполнен на фестивале Origen в Швейцарии в прошлом октябре), потому что он еще не был закончен. Отсутствовали некоторые части. Но, в общем, да, голос будет испытанием для меня.

Расскажите, как вы познакомились с участниками вашего трио – Аленой Зиновьевой (скрипка) и Августом Крепаком (виолончель).

По очереди. Сначала я познакомился с Августом, потом он пригласил Алену. Мы должны были записать музыку к кинофильму «Я закрываю глаза», я впервые написал сочинение для скрипки. Августу Алену порекомендовали как хорошую скрипачку. Она долго думала, соглашаться ли на запись, в итоге согласилась, и надеюсь, не пожалела.

Могут ли Алена и Август в чем-то с вами не соглашаться, критиковать, хотя исполняют вашу музыку?

Во мне нет никакой тоталитарности. Мы возим друг друга лицом по асфальту. Никакого пиетета внутри коллектива не существует, но в отношении других проектов такая история была бы непозволительной. В оркестре, например, должна быть полная субординация, иначе невозможно ничего контролировать. Я знаю, что и Алена, и Август, как и я, чувствуют границы. Меня ужасно радует, что никто ни на что не обижается. Мы же понимаем, что мы создаем вместе.

На концертах вы рассказываете, при каких обстоятельствах было создано произведение, что оно для вас значило. Для чего вы это делаете? Боитесь неправильной интерпретации?

Не боюсь. Я делаю это для зрителей. Повествование, которое предшествует музыке, безошибочно погружает людей в нужный контекст. И мне кажется, что я не существую без нарратива. Я не могу сочинять, если не понимаю, о каком событии, о каких персонажах должна быть музыка. Мне нужно «нащупать» логику, чтобы я мог действовать как композитор, понимать, почему здесь определенный штрих, определенная динамика. Хотя часто люди чувствуют музыку и без рассказа. Они мне говорят, какие представляли себе истории. Мне кажется, что без истории вещи получаются без скелета, без сообщения.

На ваши выступления в России приходит много молодых людей. На европейских концертах такая же ситуация?

В Европе аудитория, посещающая концерты инструментальной музыки, старше. Мы очень любим нашу «взрослую» публику, но мне приятно, что нас приходят послушать молодые. Для них наша музыка что-то значит, это ужасно приятно. Я верен своей верной аудитории, но, конечно, не делаю для нее что-то специально, потому что я ужасный эгоист (улыбается), эгоистично занимаюсь музыкой.

Ваш единственный пока альбом «Chronos» о времени. Какие у вас с ним взаимоотношения? Вы пунктуальны?

Нет. Все это знают. Если я вдруг прихожу раньше всех, то начинаю вытягивать жилы из тех, кто опаздывает. Но обычно, к сожалению, опаздываю я.

А каким было для вас время в этом году?

Из плюсов: я не нахожусь в какой-то бешеной истории с огромным количеством вещей, которые нужно закончить к определенному дедлайну. Прошлый год был очень тяжелым, и с одной стороны, я рад, что сейчас так все получилось. Но, с другой, все эти болезни близких, нервирующая неопределенность… Все скатывается в общий ком, одни дни похожи на другие. Я совершенно не помню это лето, зато помню, как весной выходил на балкон и, как дед, сидел там по три часа, чтобы просто дышать воздухом. Многие люди ожидали от меня, как часто ожидают от людей, которые что-то создают, что во мне или в ком-то еще проснется Болдинская осень или весна, или лето, и мы/они выдадут что-то потрясающее. Ничего подобного. Я находился в какой-то эмоциональной стагнации, несмотря на то, что обычно нахожу чувства сродни темной меланхолии питательными, но нет, я только недавно начал сочинять. Поэтому время для меня в этом году, как и для всех, не самый лучший друг.

Беседовала Любава Винокурова

Tolles Diktat 2024
 
Подписаться на Московскую немецкую газету

    e-mail (обязательно)