Об отце
Мои предки приехали в Россию из Голландии в начале XIX века. Это произошло после того, как Наполеон завоевал Голландию и начал насильно мобилизовывать в армию проживавших там меннонитов. Тем самым он покусился на их главную заповедь – не брать в руки оружие. Вот меннониты и рванули кто куда, мои – в Россию.
Поселились они в одной из Хортицких колоний – в Александровке, сегодня это окраина города Запорожье. В начале 1990- х отец с моим старшим сыном съездил туда, нашел место, где когда-то жили предки. О колонии напоминали лишь несколько плит на бывшем поселенческом кладбище.
В 1928–1929 годах тысячи меннонитов попытались эмигрировать из СССР в Канаду. Не всем удалось прорваться. Но мои деды и прочие родственники уехали. А вот отец остался. Он никогда не рассказывал о причинах.
В 1934-м он работал переводчиком при германских инженерах, строивших Днепрогэс и участвовавших в возведении гигантского комбината «Запорожсталь». На тот момент отцу было 28 лет. Как известно, 1 декабря 1934 года был убит Киров. А уже с середины декабря под этой маркой по всей стране начались репрессии. Отца взяли и отправили на север на пять лет с поражением в правах. Когда он освободился, уехать домой ему не разрешили. Отправили в Карелию. Там он познакомился с моей мамой. Она была из семьи зажиточных вологодских крестьян Сахаровых, тоже попавших под каток репрессий. Начали жить вместе под надзором комендатуры.
В 1940 году, когда стало ясно, к чему дело клонится, немцев из тех мест переселили подальше от госграницы и поближе к Северному полюсу – в Яренск Архангельской области. Село было известным местом ссылки. Сюда, например, Петр I сослал князя Василия Голицына, любовника своей сестры Софьи.
В январе 1942 года, когда началась мобилизация немцев в трудовую армию, мобилизовали и отца. Отправили недалеко – в Котлас. А ровно через месяц родился я. Так что если бы не сталинские репрессии, то меня бы не было.
Мать пять лет в жесточайших условиях поднимала меня одна. А в 1946-м из трудармии отпустили отца. Он был уже доходяга-туберкулезник. Домой, на Украину, опять вернуться не дали, а на востоке, сказали, выбирай, куда хочешь. Кто-то ему подсказал, что есть Алтай с горным климатом, где даже туберкулез лечат. Так он оказался на Алтае, причем в предгорных районах. Мы с матерью приехали только весной 1947 года.
О Республике немцев Поволжья
Ни в советские годы, ни в начале 1990-х я не участвовал в общественном движении российских немцев. Но в нем принимал участие мой отец. Он ходил на собрания общества «Возрождение». Конечно, я знал, что происходит, видел всю эту борьбу за республику немцев в Поволжье. Как состоявшийся политик я четко понимал, что республику немцам не дадут. Более того, ни в геополитическом, ни во внутриполитическом плане этого нельзя было делать. Построение государства по этническому принципу, на которое пошли большевики из идеологических соображений, в корне неправильно. Сегодня мы видим последствия такой политики. Фактически появление каких-то новых национальных образований в Российской Федерации невозможно.
Кроме того, в Поволжье в 1990–1991 годах не было достаточной критической массы людей, которая бы проголосовала за воссоздание республики. Там вообще на тот момент было мало немцев, их нужно было бы туда потом завозить. И это привело бы к ущемлению интересов живущих на той территории людей. Воссоздание республики, если ее действительно делать национальной, потребовало бы гигантских усилий, вложений, которых у страны к тому времени даже близко не было.
О Немецком районе на Алтае
Апрель 1991-го. Сижу в своем кабинете. Звонит по внутренней линии председатель крайисполкома Алексей Антонович Кулешов: «Зайди». Захожу. У него мужичок невысокого роста. «Знакомься, Буллер Иван Яковлевич из Хабарского района. Говорит, что надо Немецкий район создавать». А тогда уже шли дебаты по этому поводу, но реальных шагов никаких не делалось. И даже не было заявлений от руководства сел.
Я как раз отвечал за муниципальные образования. Создавать районы, упразднять их, образовывать населенные пункты, упразднять – всё это было мое. Поэтому Кулешов и говорит: «Забери его, обсудите как следует».
Привожу к себе. Буллер утверждает, что немцы созрели, район хотят. А еще – что сидят на чемоданах и ждут вызова из Германии. А он уезжать не хочет и просит что-то сделать.
По долгу службы я знал многих руководителей на местах. Звоню Владимиру Александровичу Гаану. Он в то время был председателем Совета народных депутатов Славгородского района. Отличный мужик. Говорю ему: «Тут у меня Иван Яковлевич Буллер о районе спрашивает». На что Гаан отвечает: «Вопрос непростой, приезжай».
Уже 20 апреля встретились мы в Шумановке. На той встрече были председатели всех 11 немецких колхозов, кстати, сплошь миллионеров, и председатели сельсоветов тех сел Славгородского и Хабарского районов, которые когда-то входили в Немецкий район (существовал в 1924–1938 годах. – Ред.).
Выяснилось, что председателей колхозов волновал вопрос районного центра. Им должно было стать село Некрасово, сегодня Гальбштадт. Но в нем не было колхоза. Село было в разваленном состоянии, им никто не занимался. А богатейшие колхозы боялись, что траты на развитие нового райцентра лягут на них, что в него уедут кадры. Поэтому в целом они были за Немецкий район, но только если их не заставят создавать его за свой счет.
Вернулся я в Барнаул. Докладываю Кулешову: «Район нужно создавать, а для этого необходимо получить согласие населения».
Потом были сходы в каждом селе. Начинались они поздно вечером, после захода солнца, когда народ по хозяйству управится, коров подоит и детей спать уложит. И так 16 или 18 вечеров подряд. Везде нужно было людей убеждать, агитировать. Объяснять, что район не станет помехой, если они захотят уехать в Германию. Жил я в те дни в гостинице в Славгороде. Жара стояла! А вода текла тоненькой струйкой. Она просто не поднималась на наш этаж. Не то что помыться, попить нельзя было.
Помню сход в Подсоснове. Тогда это было самое богатое немецкое село на Алтае. Один журнал в Гамбурге в 1987-м выпустил статью про Подсосново «Коммунизм в отдельно взятой деревне». Там было всё. И вот мы на стадионе. Пока все собрались… Село ведь громадное. Расселись на трибунах. Я на беговой дорожке, со мной еще трое, на нас направлены прожекторы. Лиц собравшихся я не вижу. И они спрашивают и спрашивают… Хотя половина жителей имела уже на руках разрешения на выезд в Германию.
Потом состоялся референдум о воссоздании Немецкого района. Все села проголосовали «за». 28 июня у меня уже был Указ Ельцина «Об образовании Немецкого национального района в Алтайском крае», датированный 1 июля.
О национально-культурной автономии немцев
Декабрь 1997-го. Я последний месяц работаю в администрации края, потому что пришел новый губернатор, и сменилась команда. И вот приходит ко мне Владимир Матис (известный ученый, доктор педагогических наук. – Ред.), с которым мы были хорошо знакомы с комсомольских времен. Говорит, что к учредительному съезду Федеральной национально-культурной автономии российских немцев (ФНКА РН), который запланирован на 20 декабря в Москве, нужно создать краевую автономию. И просит помочь.
А в то время одним из лидеров немцев на Алтае был Александр Христианович Дитц. Фигура неоднозначная. Я понимал, что он не должен быть руководителем автономии, и согласился помочь с ее созданием. Благодаря моему опыту и административному ресурсу мы собираем учредительную конференцию автономии в Барнауле. Договариваемся провести ее в актовом зале одного из училищ. Утром приходим туда, а света нет. И окон в зале нет! Было ли это специально сделано, до сих пор не знаю. А делегаты из 16 районов края тем временем подъезжают. Люди солидные, многие – руководители разных организаций, все с немецкими фамилиями. Скупаем мы свечи в ближайших магазинах, расставляем их в президиуме и начинаем собрание.
Много разных собраний я вел в своей жизни. Но это было единственным, проведенным в темноте. Сидящих в зале я не видел. Но слышал. Мы тогда выбрали Владимира Матиса руководителем. Это было правильное решение.
В конце концов, мы зарегистрировали краевую автономию. Но Дитц успел до этого зарегистрировать городскую барнаульскую. На съезде ФНКА в Москве участвовали две делегации от Алтайского края и две – от Омской области.
Тогда же я впервые увидел Генриха Мартенса. Он баллотировался в президенты федеральной автономии. Но по результатам голосования им стал Владимир Бауэр. В 2004 году его сменил Виктор Баумгертнер. На каждой встрече под его руководством звучала грубая критика в адрес Генриха Мартенса и федеральной власти. Было много пустых разговоров, в том числе всё еще о республике в Поволжье. И в какой-то момент вся их болтовня мне надоела.
В апреле 2009-го я безоговорочно поддержал Генриха Мартенса, который выступил организатором внеочередного отчетно-выборного съезда ФНКА РН. На нем он был избран ее президентом. Почему я это сделал? В ту пору Мартенс был единственной фигурой, на которую в Москве можно было поставить. Я отдаю ему должное: он очень умный и талантливый человек, и он нашел правильную линию поведения, которая привела к реальным результатам. Созданная им система самоорганизации российских немцев действует до сих пор.
О Российско-немецком доме
Январь 1998-го. 3-е число. Утро первого рабочего дня нового года. Тогда еще не было длинных выходных. Я дома, уже ушел из администрации. Звонок. «Георгий Петрович, Александр Александрович хотел бы с вами переговорить». Думаю: надо же, зачем я понадобился губернатору? Прихожу. А он мне: «Слушай, нам Москвой предложено создать Российско-немецкий дом. Финансироваться он будет нами, то есть краем. Будут еще федеральное финансирование из Миннаца и германские средства. Что это такое?» Я говорю, что не знаю. И тут он: «Займешься этим? Ты район создал. Мы не думали, что это удастся, а ты создал. Создай нам и дом».
«Ладно, – говорю – дай до завтра подумать». Мы с ним давно были знакомы. Утром перезвонил и сказал, что согласен. Первым делом съездил, посмотрел на руины, которые должны были стать домом. Я создал его с нуля своими руками. 12 лет я отдал ему. Проблем было много. Не всегда всё просто было с финансированием. Один раз меня даже инфаркт небольшой хватанул в Москве, я не заметил сразу, потом уже в Барнауле выяснилось.
Когда господин Карлин прихлопнул Российско-немецкий дом (по распоряжению губернатора весной 2017 года РНД был реорганизован. – Ред.), мне было морально непросто. Было больно.
О Центре культурно-делового сотрудничества
В 2019 году мы открыли в Барнауле Центр культурно-делового сотрудничества «Немцы Алтая». Потом нам пришлось поменять помещение. Через пару лет у нас появилось свое, в котором мы сделали ремонт. То есть фактически опять пришлось всё создавать с нуля. Но у нас уже были люди со времен Российско-немецкого дома, их удалось сохранить. Прежде всего это Татьяна Хаустова, нынешний директор Центра, и Ирина Еннер, бухгалтер-ревизор Международного союза немецкой культуры. Татьяна – хороший организатор, она умеет быстро анализировать, решать проблемы, работать с людьми. Мне доставляет большое удовольствие с ней работать. Своей задачей считаю не давать ей советов. Только если она сама спросит.
Мы сохранили определенный настрой, традиции, уважительное отношение к делу, которому мы служим. Сегодня я здесь чувствую себя великолепно. Мне до сих пор интересно работать. Я не делаю ничего, что мне неинтересно.
О некоторых итогах и прогнозах
Позади громадная эпоха, в которой было всё: и большие удачи, и большие разочарования. Были страшные удары судьбы и в моей личной жизни.
А что касается будущего… Мы должны понимать, что процесс ассимиляции немцев идет с нарастающей скоростью, и он необратим. Но всегда останется определенная часть людей, которые будут помнить о своих немецких корнях и стремиться сохранить свою этнокультурную идентичность. Главнейшая задача всего нашего движения – это сохранение и формирование идентичности с детского возраста. Я бы сказал, что этим делом, формированием идентичности, мы еще недостаточно успешно занимаемся.
Что формировало идентичность раньше? Компактность проживания. А она подразумевала сохранение традиций, семейных и духовных. Вера. Церковь всегда играла в жизни российских немцев очень большую роль. Язык. Сейчас всё ушло! Вот этих трех компонентов фактически нет.
Что такое идентичность? Это ощущение своей причастности к чему-то, в нашем случае к этносу. И сегодня не язык играет ведущую роль для формирования идентичности. Потому что необходимую информацию мы накапливаем на русском языке. Важна история. Биография конкретных людей. Семейная история, история села, деревни, откуда мы родом, откуда родом наши предки. История государства. Именно в такой последовательности. Одно должно перерастать в другое. Если мы видим, что люди одной с нами крови, которые живут рядом с нами, чего-то достигли своим трудом, своими знаниями, смогли внести вклад в развитие региона, страны, то мы меняем свое отношение к ним и сами стремимся походить на них. К сожалению, это пока мало кто понимает.
Приведу пример. В этом году Российская академия наук отмечает 300-летие. Говорим ли мы, что из 13 академиков первого состава девять были немецкими учеными? Что к концу XVIII века немцы составляли 60% от числа ученых Академии? Одним из них был Петр Симон Паллас. Он и по немецким колониям Поволжья проехал, и у нас на Алтае был. Вот о ком можно рассказывать молодежи. Это тот факт, который заставляет задуматься, над тем, что история российской науки начиналась с немецких имен. Или о героях Отечественной войны 1812 года. Значительная часть военачальников имела немецкое происхождение. И это не только Барклай де Толли и Петр Витгенштейн. Надо отталкиваться от конкретных лидеров не только прошлого, но и сегодняшнего дня, которыми можно и нужно гордиться.
И снова об отце
Мой отец, Петр Классен, писатель, журналист, был настоящий немец. Я его глубоко уважаю. Моя работа – это и дань памяти ему.
Записала Ольга Силантьева
