Депортация – издержки государства?

Ему не сложно жить с такой фамилией. Звезда сериала «Склифосовский», актер театра и кино Дмитрий Миллер не скрывает, что он российский немец. В честь 250-летия переселения немцев в Россию по манифестам Екатерины II МНГ знакомит читателей с потомками переселенцев, которые внесли вклад в развитие современной России.

  Немцы России   /   , , , , , , , ,

Дмитрий Миллер – русский или немец?

Не знаю, скорее, русский. В детстве я был больше немцем, а сейчас это отошло на второй план.

Что изменилось?

Точно не могу сказать. Не считаю себя настоящим немцем, потому что живу здесь, и мне кажется, что в Германии все по-другому.

А немецкая фамилия отца не обязывает?

Когда я был мальчишкой, мне очень хотелось быть похожим на папу, поволжского немца. В 1987 году, получая паспорт, я решил указать там, что я немец. Мне казалось, я имею право об этом говорить, и не было от этого страшно – все-таки на дворе была перестройка. В 70-е годы, например, родители так и не решились записать мою сестру немкой, и в графе «национальность» у нее стояло «русская». Самое плохое, что произошло с моим отцом и с тем поколением, – это чувство страха, которое сидит внутри и сковывает, из-за чего человек не может себе что-то позволить.

Отец рассказывал историю своей семьи?

Да, конечно. Они довольно хорошо жили в Энгельсе. Его отец, мой дедушка, работал шеф-поваром, и это помогло, когда их отправили в Сибирь, потому что они взяли с собой много вещей и могли обменивать их на еду. Благодаря этому они, скорее всего, и выжили. Дедушка десять лет пробыл в трудармии, откуда вернулся с подорванным здоровьем. А папа трехлетним ребенком попал в Сибирь, с моей бабушкой, которую мне, к сожалению, так же как, и деда, не довелось увидеть. Они постоянно переезжали из дома в дом, потому что, как только к соседям приходила похоронка, начинались разговоры: мол, тут сына или мужа убили, а соседи держат во дворе фашистов. Кто-то слушал и выгонял постояльцев, кто-то нет. В итоге они поселились у одного старика – сибирского кулака, которому было на все наплевать. А когда отцу исполнилось 18, они уехали в Казахстан.

Как вы, зная историю своей семьи, сейчас относитесь к депортации?

Трудный вопрос. Это, мягко говоря, издержки государства. Если бы в Германии тогда жили русские, немецкое правительство, наверное, поступило бы так же. Любой хотел бы себя обезопасить, потому что это война.

Ваш отец знает немецкий язык?

Нет. Когда он ходил в школу, он не хотел говорить на немецком языке, чтобы не выделяться среди своих сверстников. Но язык он понимал, так как дома разговаривали на немецком. Его старшая сестра – у нее был очень жесткий характер – заставляла всех дома говорить на немецком языке. Ну, может быть, не заставляла, но требовала.

А вы немецкий учили?

Нет, не довелось. В школе учил французский и английский. Наверное, мне надо пересмотреть свое отношение к языкам. Они мне не очень даются.

Может быть, нужно время… К своей актерской профессии вы ведь тоже весьма поздно пришли. Как так получилось?

Вначале я собирался стать детским врачом. После школы попал в медицинское училище, потом поступил в университет и думал, что моя жизнь определена. Но после третьего курса я не знал, кем мне быть и как помогать людям. Стал больше спрашивать себя, что мне самому нужно.

…и решили стать актером?

Нет, я абсолютно не думал об этом. Но моя прекрасная подруга детства Аня помогла мне найти альтернативу. Мы с ней гуляли, обдумывали различные варианты и случайно зашли в театральную студию. Я был зажатым парнем, стеснялся всего. А там вдруг почувствовал, что можно освободиться. Для меня это стало открытием. Я долго занимался там, а потом по совету преподавателей пошел на прослушивание в Высшее театральное училище имени Щепкина. И поступил.

За время обучения не возникало мысли, что это все-таки не то?

Нет! Сомнений не было. Было иногда морально очень тяжело, потому что моим сокурсникам было по 17 лет, все из школы, как дети, готовы ко всему, а мне уже 25. Но, слава богу, я как-то влился в это состояние.

Вы сразу начали сниматься?

Я не был таким свободным, как многие наши ребята, и поэтому очень долго ходил на кастинги, упорно стучал в одну точку лбом. Постепенно этот процесс перешел из количества в качество. Я внутренне расслабился, а потом меня познакомили с режиссером, у которого я сразу получил главную роль. А после еще около года сидел без работы.

Не было тогда мысли вернуться в медицину, доучиться?

Нет, все мосты были уже сожжены. Я научился абстрагироваться от ситуаций, которые меня тяготят. Понятно, что когда сидишь без работы, нет денег. Это самое сложное. Но есть друзья, которые даны не для того, чтобы составить компанию в попойках, а чтобы выручить тебя в определенный момент. И вот в один из таких дней мне позвонил друг, который предложил поработать в Англии, на ледовом шоу… фехтовальщиком. Странное предложение для актера, но с этого и началась моя вторая жизнь – ледовое шоу на Первом канале, съемки, театр.

Ваша профессия – это, скорее, счастливое блаженство или головные боли?

Сейчас уже первое. Потому что я нашел удовольствие в том, что я делаю, и научился этим наслаждаться.

 

Интервью вела Лена Штайнметц

 
Подписаться на Московскую немецкую газету

    e-mail (обязательно)

    Далее

    Немцы Крыма: «Всё непросто»

    Болезненная планка

    Женя Больдт: «Xочется больше пустословить, чем молчать»

    22 комментария “Депортация – издержки государства?”
    Добавить комментарий

    Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *