Евгения Дылёва
Жизнь Натальи Александровны Пушкиной-Меренберг была похожа на авантюрный роман – его многочисленные сюжетные повороты наверняка заинтересовали бы ее гениального батюшку – могло бы получиться бессмертное произведение! Но она его написала сама, причем по-немецки. Правда, ни в XIX, ни в XX веке оно издано не было, а было опубликовано 3 года тому назад благодаря праправнучке Пушкина – баронессе Клотильде фон Ринтелен. В ее семье эдаким «скелетом в шкафу» долгое время хранился невостребованный пакет с бумагами, переданными по завещанию теткой из Аргентины.
Невзрачное сокровище
В предисловии к изданному в России произведению «Вера Петровна. Петербургский роман», Клотильда объяснила: «Во второй половине 40-х годов, еще до денежной реформы в Германии, мой отец, граф Георг фон Меренберг, получил из Аргентины пакет от своей тетки Ады де Элия, урожденной графини фон Меренберг… После Второй мировой войны, живя в одной квартире с соседями, мы надеялись получить от богатой тетки из Южной Америки что-то ценное – и вот тебе на! В пакете была рукопись – листы старой бумаги, исписанные готическим шрифтом. Читать это никому не пришло в голову. И наследство, такое незначительное, как мы тогда полагали, было закинуто в шкаф…»
Баронесса фон Ринтелен впервые побывала в России в 1991 году – она изучала в Санкт-Петербурге русский язык. Рукопись баронесса взяла в руки летом 2002 года. Прочла и удивилась, что «между кусками немецкого текста попадались пассажи, написанные по-французски и по-русски латинскими буквами, так что было ясно – автор привык писать кириллицей». И вдруг узнала свою прабабушку в героине романа.
Пушкинисты спорят о том, почему роман «Вера Петровна» написан по-немецки. «Видимо, Пушкина-Меренберг не адресовала его русскому читателю. Быть может, писала его для своих детей и внуков, которые по-русски почти не читали, – предположил в послесловии к роману человек, который его перевел с немецкого языка, Владимир Фридкин, доктор физико-математических наук, профессор, автор ряда книг и рассказов о Пушкине и его современниках. – Графологическая экспертиза вряд ли имеет смысл: наверняка Наталья Александровна текст диктовала. Здесь много вопросов».
Проанализировав события, описанные в романе, ученый пришел к выводу, что автор имеет право на вымысел: «Вспомним самого Пушкина. Читая Нащокину “Пиковую даму”, он рассказал о героине, Наталье Петровне Голицыной, ее внуке и истории трех карт. По свидетельству Пушкина остальное – вымысел. Дочь Пушкина такого свидетельства не оставила, поэтому надо разбираться… Александра Сергеевича мы читаем всю жизнь, с раннего детства до самой смерти. Все мы в неоплатном долгу перед ним. Меня утешает мысль, видимо, наивная, что, переведя с немецкого роман «Вера Петровна» (о качестве перевода не мне судить), я хоть в ничтожной доле этот долг оплатил».
Правда ее жизни
Наталья Пушкина познакомилась с немецким принцем Николаем фон Нассау еще будучи замужем за Михаилом Дубельтом, на балу в честь коронации Александра II. Они танцевали всю ночь напролет, а потом она бежала в Висбаден, оставив с матерью, Натальей Николаевной, троих детей от первого несчастливого брака – первый муж, игрок и ревнивец, ее бил, приходилось скрывать синяки. После развода, на что пришлось испрашивать согласие у царя, младшая дочь поэта стала женой принца Нассау, любовь которого оказалась сильнее стремления к власти – ради Натальи он отказался от права на престол.
Их старшая дочь София, графиня де Торби, впоследствии вышла замуж за великого князя Михаила Романова, внука царя Николая I, став родоначальницей английской аристократической ветви потомков Пушкина. Вторая дочь Александра составила удачную партию с аргентинцем Максимо де Элиа – она-то и завещала рукопись матушки родне. Сын – Георг-Николай фон Меренберг, дед баронессы Клотильды, женился на дочери Александра II, светлейшей княжне Ольге Александровне Юрьевской.
Пережившая венценосного супруга Наталья Александровна завещала развеять свой прах над его могилой. Она не была принцессой, поэтому не имела права на упокоение в родовом склепе фон Нассау, но хотела быть рядом с возлюбленным и после смерти.
Товарищ, друг и врач
Возможно, военный врач Владимир Даль мог бы спасти Александра Пушкина после роковой дуэли с Дантесом, если бы его сразу позвали к раненому поэту. Создатель толкового словаря русского языка явился к умирающему сам и лишь вел «скорбный лист» пациента под началом царского лейб-медика Арендта. Незадолго до смерти Пушкин снял с пальца кольцо с изумрудом (не про него ли в «Евгении Онегине»: «И даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще не ясно различал…»), и отдал Далю со словами: «Бери, друг, мне уж не писать». «Как гляну на перстень, – говорил потом Даль русскому мыслителю и тезке Владимиру Одоевскому, – хочется приняться за что-либо порядочное».
Оренбург: памятник друзьям В.И. Далю и А.С. Пушкину / Тамдалеко.ру
Пушкин и Даль познакомились в Оренбурге: поэт собирал материал для «Емельяна Пугачёва», а Далю поручили показать гостю город. Литераторы подружились, и Даль вручил Пушкину сказки, которые собрал и издал под псевдонимом Казака Луганского: «Взяв мою книгу, Пушкин открывал ее и читал с начала, с конца, где придется, и, смеясь, приговаривал: очень хорошо!»
В ответ Даль получил рукопись сказки «О попе и работнике его Балде» с автографом: «Твоя от твоих! Сказочнику Казаку Луганскому от сказочника Пушкина». Именно Александр Сергеевич, узнав о страсти Даля к собирательству слов, подал ему идею составления словаря.
Пушкину нравились открытия Даля, например, слово «выползина» – так в народе называли старую кожу, из которой, линяя, выползала змея. В Петербурге Пушкин явился к Далю в новом сюртуке и пошутил: «Из этой выползины я не скоро выползу!» Когда друзья обсуждали проблемы русского языка, Даль горячился: «Живой наш язык втиснут в латинские рамки и склеен немецким клеем». Хотя сам он был из семьи датского лекаря Ивана Матвеевича Даля и его жены-немки Марии Христофоровны, урожденной Фрейтаг. Говорят, после смерти Пушкина Даль пытался вернуть дорогой перстень его супруге Наталье Николаевне, но та отказалась. И отдала другу мужа его любимый сюртук-«выползину». С крошечной дырочкой от пули.
ед
